— Я не хочу, чтобы ты получал какие-либо подарки от других женщин, — медленно сообщила она.
— Почему нет? Какое тебе до меня дело?
— Ночью я думала о тебе. — Ее голос был тягучим и насмешливым, словно альт. Она села на ствол поваленного дерева и отвернулась.
— В каком смысле?
Она не ответила, но начала отрывать кусочки коры от ствола.
— Прошлой ночью ты была очень высокомерной.
— Сегодня не прошлая ночь. Или ты всегда шагаешь по миру, оглядываясь назад?
Настала очередь Маскалла промолчать.
— И все же, если у тебя есть мужские инстинкты — а я полагаю, что они у тебя есть, — ты не сможешь противостоять мне вечно.
— Но это абсурдно, — сказал Маскалл, широко раскрыв глаза. — Да, ты красивая женщина, но мы не можем быть такими дикарями.
Оушейкс со вздохом поднялась на ноги.
— Не имеет значения. Я могу подождать.
— Из чего я делаю вывод, что ты намерена путешествовать в моем обществе. Я не возражаю — на самом деле я буду только рад, — но при условии, что ты прекратишь подобные разговоры.
— Однако ты считаешь меня красивой?
— Почему бы и нет, если это правда? Не понимаю, какое отношение это имеет к моим чувствам. Перестань, Оушейкс. Ты найдешь множество мужчин, которые будут восхищаться тобой — и любить тебя.
Она вспыхнула.
— Разве любовь выбирает, дурак? Думаешь, у меня такие проблемы, что приходится гоняться за любовниками? Да прямо сейчас меня ждет Кримтайфон!
— Ну хорошо. Прости, что оскорбил твои чувства. А теперь перестань меня соблазнять — ведь это всегда соблазн, когда в дело замешана красивая женщина. Я себе не принадлежу.
— Я ведь не предлагаю тебе ничего отвратительного. Почему ты так меня унижаешь?
Маскалл убрал руки за спину.
— Повторяю, я себе не принадлежу.
— А кому ты принадлежишь?
— Вчера я видел Суртура — и с сегодняшнего дня служу ему.
— Ты беседовал с ним? — спросила она с любопытством.
— Да.
— Расскажи, что он говорил.
— Нет, я не могу… и не стану. Но что бы он ни сказал, его красота была намного мучительней твоей, Оушейкс, и потому я могу хладнокровно смотреть на тебя.
— Суртур запретил тебе быть мужчиной?
Маскалл нахмурился.
— Разве любовь — мужская забава? Я бы назвал ее женской.
— Это не важно. Ты не всегда будешь таким ребячливым. Но не испытывай мое терпение.
— Давай сменим тему — и, ради всего святого, тронемся в путь.
Внезапно она рассмеялась, столь звучно, мило и чарующе, что его охватил огонь, и он пожелал заключить ее тело в объятия.
— О, Маскалл, Маскалл! Какой же ты глупец!
— В чем я глупец? — спросил он, досадуя не на ее слова, а на собственную слабость.
— Что есть мир, как не творение бесчисленных пар любовников? И все же ты считаешь себя выше этого. Пытаешься убежать от природы, но где найти нору, чтобы в ней укрыться?