Рядом с Эстер он никогда не мог чувствовать себя уверенно и спокойно.
Сидя в кресле, он наблюдал в зеркале, как она расчёсывала волосы щёткой. Длинные пряди стекали по плечам, словно блестящая каштановая река. В зеленоватой зеркальной глубине отражалась маленькая спальня: серо-розовые обои, шёлковое покрывало на кровати, узкий комод со стоящей на нём изящной лампой. Лампу Эстер купила специально для него. Зеркало здесь вообще было лишним, но хозяйке оно почему-то нравилось.
— И всё-таки, почему ты взял на кафедру эту девушку? — спросила она, не оборачиваясь. Ей не нужно было видеть Гонсалеса, чтобы чувствовать его настроение. Она давно свыклась со своим недостатком.
Магистр пожал плечами. Ему не хотелось говорить сейчас о Дийне Линарес. Колледж и весь остальной мир остались где-то там, за пологом ночи. Они с Эстер наконец-то были вдвоём. Разве могло быть что-то важнее этого?
Встретив её в первый раз, он решил поначалу, что это какая-то одержимость, горячечное наваждение, которое скоро пройдёт. Злился на себя, но не мог не ревновать её к каждой улыбке, каждому прикосновению, которое должно было достаться ему, а доставалось кому-то другому. Он ревновал её даже к стенам этого проклятого замка. Спустя год наваждение не прошло — наоборот, будто стало ещё острее.
Эстер вопросительно обернулась, и Гонсалес ответил:
— Дийну Линарес? Ну, я не чужд благодарности, а она действительно здорово выручила нас тогда на Кордеро. Не будь её, я свалился бы вниз, забрызгал собой долину Исора, а потом мой прах соскребли бы в совочек и развеяли над Океаном. И в памяти наших коллег я остался бы полным кретином, который ухитрился погибнуть в пожаре на островке, так как забыл о разумных мерах предосторожности. Девочка спасла меня от позора. Я просто обязан был ей помочь!
В зеркале он увидел слабый отблеск её улыбки и нежный овал щеки, когда Эстер, покончив с туалетом, отложила щётку на уголок столика. В этом доме было немного вещей, и у каждой — своё, строго определённое место. Однако это была не маниакальная страсть к порядку, как у сеньоры ди Кобро, а вынужденная необходимость. Эстер была слепа.
В её лице и глазах было столько живости, что Гонсалес не сразу заметил это. Она никогда не ходила с тростью, полагаясь на память и какое-то особое чувство равновесия. Это чувство ей удавалось распространять на других — по крайней мере, Гонсалесу всегда казалось, что в присутствии Эстер всё приходило в гармонию. В том, что касалось чуткости к чужим бедам и оттенкам настроения, Эстер могла дать сто очков форы любому психологу.