Зашел в кабинет вроде как друга, бросил документы на стол, сам отошел.
Ваня конечно же заметил, как это было сделано — показательно зло, да только… еще и с Киром по десятому разу выяснять не хотелось.
Ксюши хватило…
— Она меня ненавидит… — подписал, сказал негромко, но Прудкой услышал, оглянулся, губы в усмешке скривил.
— А как ты хотел? Чтобы на шею бросилась? Это ты на ней женат восемь лет, не я, но даже я понимаю…
Договаривать не пришлось, Ваня и так все прекрасно осознавал, но…
Никто ведь не знал, что с ним творилось все это время. Никто не знал и знать не хотел, чего стоило принятое решение, чего стоило вынужденное заточение, чего стоило теперь имитировать спокойствие и принятие.
Бродяга не хотел жалости, но… Черт… Даже от друга не мог надеяться на поддержку. Единственного друга, на поверку оказавшегося… И злиться на него Ваня права не имел, но не выходило.
— Не ждал, что на шею. Просто… На развод подала…
Кирилл снова хмыкнул. Поколебался пару секунд, потом подошел, на кресло сел напротив, направил на друга саркастический, недоброжелательный взгляд.
— Приветствую в клубе, Тихомиров. Мы уже и на заседании были… Весело…
Язвил… Желчно так. Будто специально пытаясь и ему больно сделать — будоража, и себе — будя воспоминания.
Кириллу казалось даже, что их веселая компания превратилась в кружок мазохистов. Боль друг другу доставляют, и себе заодно, при этом получая не абы какое удовольствие.
— Что делать, Кир? — Бродяге же, видимо, действительно хреново было, потому что… Кир не помнил, чтобы друг на него таким взглядом смотрел… Побитой собаки.
— Бороться, Вань. Что еще остается? — и он… снова выбирал дружбу. Когда одному из них плохо — второй всегда выбирает дружбу.
И отступает, если речь о любимой, недосягаемой девушке.
Поддерживает, если совсем туго.
Подбадривает, когда даже сам не верит, что все будет хорошо.
— Главное… Не дохни больше, Тихомиров. С тобой плохо. Но без тебя совсем труба…
Настоящее…
— Иван Николаевич… Присядьте… Чего бродите-то? — Тихомиров наматывал круги по кабинету Данилова, тем самым непроизвольно раздражая… Правда самому Тихомирову было глубоко фиолетово на этот счет, он остановился, глянул на следователя, свел брови на переносице, а потом отмахнулся, продолжая свой путь. — Вы так ведете себя, будто вас не устраивает, что покушений больше нет…
— Я так веду себя, потому что подозреваю, они еще будут, — бросил на ходу, остановился, прислонился плечом к стене, сложил руки на груди, глянул на собеседника, тот в ответ… устало слегка…
— А не надо было своим идиотским поведением все портить, Иван Николаевич, сидели бы тихо…