Цвета блекнут, вопреки сопротивлению Евы. Она понимает, что снова возвращается в темноту, слыша учащающийся писк и чувствуя на губах свое собственное горячее дыхание.
«Нет, нет, нет…»
Возобновившиеся голоса стихают до того, как она понимает суть диалога.
— Ева Павловна?
Ей крайне не нравится это обращение.
Чья-то тяжелая ладонь ложится на ее запястье, и дыхание девушки резко стопорится. Она стремится избежать любого прикосновения. Пробует выдернуть свою руку, но та, не подчиняясь сигналам, которые посылает ее мозг, остается неподвижной.
— Эва?
С этим голосом приходит столько мыслей, ощущений и эмоций. Такая безумная путаница. Такой взрыв, что в груди становится больно.
Сильнее. Выше. Громче. Больнее.
— Она просыпается?
— Не факт. Показания датчиков могут изменяться в зависимости от того, что ей снится.
Диалог прерывается. Сознание Евы срывается с застопорившейся отметки. Проясняется с пробуксовкой. Бросается вперед, захлебываясь фрагментами обрывочных воспоминаний.
Пока выброс гормонов не ослабляет организм, требуя возвращения ко сну.
— Держи лодыжки выше, не пытайся нащупать дно. У тебя получится.
Повторяя указания матери, Ева проплывает вперед несколько метров.
— Вау-вау! У меня получается! Смотри-смотри, мамочка!
— Отлично, Ева! Ты большая молодец!
— Папа! Смотри!
— Очень хорошо, дочь.
Бедро сводит судорога. Море расходится, создавая глубокую воронку. Головокружительное стремительное падение заканчивается на твердой поверхности.
В стороне раздается увлеченное цоканье.
— Ты испачкала платье, маленькая проказница.
Приподнимаясь, Ева обращает взгляд в направлении этого порицания. Арина Даниловна сидит в углублении светло-зеленого кресла. Поймав момент, когда она поднимает глаза поверх очков в роговой оправе, девочка гримасничает и показывает ей язык.
— Верх невоспитанности, юная леди.
— Кричащая вульгарность, — передразнивает няню, попадая в ритм ее речи.
Ветер врывается в открытое окно, подхватывая растрепанные хвостики. Кружит по комнате, приглушая строгие наставления женщины.
Расфокусирование зрения. Секундная задержка дыхания.
Смена обстановки и освещения.
— Папа! Папа!
— Ну, что случилось, Ева? — отрываясь от газеты, Павел Алексеевич слегка поворачивается в сторону дочери. — Почему ты вопишь?
— В саду змея!
— Нет здесь змей.
Влезая между столом и кресло отца, требует полноценного внимания.
— Но я же видела, — сдвигает газету ниже, ища глазами глаза отца. — Папочка… Ты же поймаешь ее?
В припадке раздражения Исаеву вдруг хочется смести дочь одним взмахом руки. Просто, чтобы она убралась. Грубо смеется, скрывая за этими звуками злость.