Все, все пронаблюдал: предзакатное купанье «святого семейства», сидение и ужин у костра, сборы на ночь. Зайдя за шалаш (не от меня ли прячется?), начала стаскивать трико с себя, забросила на шалаш (вывесила ооновский флаг!). Но нет, они не собираются прятаться. Совсем обнаглели! Он приволок еще водорослей; вытащил и те, что в шалаше, – прямо на глазах у меня расстилает, разравнивает руками и коленями. Снял и «флаг», Ее костюм, бросил на постель.
Но я уже способен увидеть во всем и какой-то вызов. Разыгрываемые для кого-то «сценки». (Для кого же? Кроме меня, да еще Великого Драматурга, зрителей здесь нет!) Я ведь с Нею еще раз встречался: словно для того и прибегала на этот раз, чтобы «проговориться». О том, какой он, Третий, на самом деле и что мне просто захотелось неправильно Ее понять, а его в своих глазах унизить, чтобы заявить свои права, если не на Нее, так на «будущее»… Разговор об этом начала не Она (и на том спасибо!), но Она вызывала на него, провоцировала и откровенно обрадовалась моим дурацким шуточкам о темных полукружьях под глазами («Издали думал, очки черные завела»), – засмеялась подтверждающе-цинично и жалко.
Прибегала, хотела обезоружить мою решимость, опередить мои планы «восстановления последней справедливости среди последних людей» (слова Ее, если не от него заимствованные, выспрашивающе-ироничные). Так им хотелось убедить меня, что все это элементарная мужская ревность к более счастливому (и, конечно, более достойному) сопернику, и тем самым побить мой главный козырь. Отнять уверенность в том, что правота моя не только личного порядка.
Но интересно, что о карточке астронавта я будто и не помнил (там ведь все было сказано, и почему надо думать, что не всерьез, а дурачась это написали?). Забыл, наверное, стыдясь, что все-таки обыскал «мундир врага», – с памятью это бывает. Но главное – не это и не то, что я им сказал или не сказал, а то, что сам знаю твердо.
А последние ночи светит, объявилась над нами Луна – Селена. Я видел, как Женщина плясала от радости, когда впервые пролился с неба нежный и ровный свет от внезапно выплывшего из глубины неба торжественного диска. И трижды обворованным себя чувствовал – не мне адресована Ее радость.
Но что же получается? Можно и так думать: моя к Ней любовь породила несуразные эти цветы, в них материализовалась, а их любовь – в этом трепетном и тревожном, будоражащем лунном свете?
Да нет же, нет! Хорошо известно, как умеет зло себя разукрасить. Нельзя поддаваться обману.
Так или иначе, но Селена теперь каждую ночь висит над нашим островом, серебрит и раскаляет водную гладь, площадки и скосы скал, блики ее – на зарослях моих несчастных уродцев цветов.