Всю последующую неделю с моего приезда, он делал вид, что меня не существует, и в один из очередных дней, пока он пропадал где-то за пределами дома, я не погнушалась и предметно исследовала всю его комнату, обнаружив запасы лекарств. Сфотографировав все это добро, я вернула вещи на свои места и еще раз осмотрела спальню. К своему удивлению, не ожидая от Самгина подобной сентиментальности, обнаружила на прикроватной тумбочке занятную фотографию.
Я подняла фотокарточку в красивой рамке. На ней стоял мальчик лет десяти с отцом, положившим широкую ладонь на его плечо, всем видом показывая, что он защитит его от любой опасности. Должно быть, задумавшись и погрузившись в воспоминания, я не услышала, как входная дверь открылась, а Анатолий поднялся на второй этаж, и опомнилась лишь тогда, когда он застал меня в своей комнате.
Стиснув зубы, он переводил взгляд с меня на рамку в моей руке.
– Я все забываю, Соня, что не трогать чужое ты так и не научилась, – забирая из моих рук рамку и ставя на место, режет Самгин.
– Отчего же чужое? – возвращая маску прожжённой стервы, отвечаю с ехидством. – На этой фотографии есть и «мое».
– И что же, по-твоему, там твоё? – Он склоняет голову, изучая меня, как паука, запутавшегося в собственной паутине.
Не знаю, что мной управляет, но я приближаюсь к нему, включая всё свое обаяние, и провожу длинным, покрытым бордовым лаком ногтем по груди, в том месте, где бьется сердце, царапая ткань джемпера.
– Ты.
Анатолий, должно быть, ждал какого угодно ответа, но только не такого, поэтому на мгновение замер, а затем с брезгливым выражением лица сжал моё запястье, уводя от себя, так что мне пришлось попятиться назад от него, но вырвать руку из его жесткого захвата я даже не пыталась. Долго же я не играла с огнем, забыв, что такой, как он, может и не сдерживаться рамками приличий и морали, как мои последние мужья. А мне так не хватало все эти годы противостояния с ним! Я скучала по равному противнику, испытывая отвращение ко всем после него.
– София, разве я платил тебе деньги, обещал, может, что-то? – спрашивает он, и я, понимая направление его мыслей, сжимаюсь, ожидая удара – не рукой, но словом. Анатолий, цедя сквозь зубы, зло продолжает атаку: – Так какого хрена ты сейчас продаешь мне себя?!
Он подводит меня к окну, прижимая к его холодному стеклу, будто хочет открыть его и скинуть меня вниз.
– Всё уже куплено, дорогой. Ты забыл, кто мне платит за пребывание здесь? – напоминаю ему, забывая дышать от боли в руке – так сильно он её сжимает, но не забывая по привычке сцеживать соскальзывающий с языка яд.