А Тау продолжала:
— В результате, от птицы у этого пернатого чудовища жажда сожрать абсолютно любого противника, а от меня — уверенность, что это ей по силам. Так что моя сова агрессивная, невменяемая птичка, — и в голосе Тау почти нежность прозвучала. — И так будет до тех пор, пока я не овладею оборотом в должной мере и не подчиню телесное духовному…
— А как же ты возвращаешься назад? — любопытство жгло и свербело, и грозилось разорвать меня на сотню, тысячу маленьких Даркнайт.
— А по воле Великого Ничто!
И прежде, чем я успела возмутиться, пояснила:
— Серьезно, оборачиваясь в сову, я никогда не знаю, когда и как я стану человеком. Но видимо, где-то там, на задворках сознания птицы, все же остается немного человека, потому что это всегда подходит только в подходящий момент и в правильном месте.
Я подобрала мех, как одеяло, подтянула его на груди, пытаясь сесть:
— Подробности! Детали! Энергетические схемы! Тау, мы обязательно во всем разберемся, и со всем справимся! О-о-о, сколько же у меня вопросов! Тау, как же тебе удалось этому научиться? Это же… Это...
— Нэйти, Нэйти… — тихо и ласково засмеялась Тау. — Ложись спать. Я расскажу тебе сказку.
И молчала, пока я не улеглась назад. И пока я возилась, устраиваясь по удобнее. И только тогда тихо и негромко заговорила:
— Мне было очень плохо, когда родителей обвинили. Стараниями собственных наставников я оказалась привязана к миру Ор-Шау — “это для вашего же блага, Таура Роше!”. И я понимала, что мне-то так действительно будет лучше, но во мне всё требовало — нестись, спасать… Даже если это не поможет, даже если в этом нет смысла — всё равно, надо мчаться на помощь, защитить, сделать хоть что-то! Может быть, я бы одумалась сама и остановилась. В конце концов, я ведь не дура, и всегда понимала, что из нас двоих умная отнюдь не я, но… меня лишили этой и возможности, и выбора. Я ненавидела всех, а больше всего себя. И степи Ор-Шау, так похожие на Железную степь Янтарного мира, постоянно напоминали о доме, об отце и о том, как он водил меня смотреть на таура, помогая принять себя... Это просто сводило с ума. А нужно было сохранять лицо, держать маску и… и оставаться такой, какой меня привыкли видеть. Надменной, яркой, непробиваемой... Я выдержала неделю. А через неделю сбежала.
В очаге потрескивал огонь, а по крыше нашего домика барабанил дождь. Голос Тау звучал глухо, и в темноте мне было легче слушать, а ей говорить.
— Просто вышла ночью, и из нашего походного лагеря, и из стойбища. И ушла. Вся такая красивая, в алом платье — чтобы те, кто будут меня искать, побольше высматривали яркое пятно и поменьше — меня. Сторожевые контуры меня пропустили — своя же. Конечно, стойбище было обнесено защитой шаманов, но для орков двадцать один — это еще дети, детей насмерть бить нехорошо, а “не насмерть” со мной не работает. Заранее выбрала хорошее место у реки, с приметным деревом — оно до самой воды ветки свесило. Утопила там платье и туфли, и ушла в одной нижней рубашке.