— Наполовину. Какая досада, что ты связан клятвой и не сможешь сообщить об этом никому, верно? Как, впрочем, и вы все. И надеюсь, мне не нужно объяснять, что сведения касательно особенностей и самого существования “Последнего света” были вам доверены только благодаря принесенной вами клятве молчания?
Мэл молча вернул Таю символический поклон.
Мы с Тау не сказали ничего — потому что — а что тут можно сказать? Только склонить голову в молчаливом подтверждении уже принесенного обета.
— И прежде, чем я покажу вам, что здесь сохранено… — Сомхэрл поколебался, но все же договорил, — госпожа Даркнайт Ирондель, возможно, вы хотели бы выйти?
Я с негодованием отвергла это предложение.
Когда над камнем перестала клубиться багровая взвесь и развернулась картина запечатленного когда-то события, я уже не была так уверена в верности этого решения.
Кровать, растянутая ремнями нагая шатенка, окровавленные простыни.
Ракурс изображения был настолько странным, что я не сразу поняла — это отражение в потолочном зеркале.
Девушка внизу, впившаяся в свое отражение взглядом, была ослепительно хороша — это не могли скрыть ни искаженное мукой лицо, ни разводы крови на золотистой коже, ни ее неестественная поза.
Ни длинные порезы, вытянувшиеся по ее телу алыми узкими лентами.
Влажный, душный запах крови и чужой боли воображение достроило самостоятельно.
Браслеты на щиколотках и запястьях я заметила не сразу — но когда заметила, опознала в то же мгновение.
Прекрасные, изысканные, тонкой работы…
...блокираторы.
Без них у мучителя не было бы ни единого шанса удержать свою жертву. С ними — шансов не было у нее.
— Меня обязательно найдут, — девушка оторвала взгляд от зеркала, и стал виден мужчина, к которому она обращалась.
И его я тоже узнала безошибочно, вот только его императорское величество Родвиг Третий нынче выглядел не так торжественно, как в тот день, когда выносил приговор нашему отцу. Нынче вместо парадного камзола на нем была простая белая рубашка, и бурые пятна на ней без слов кричали о том, что происходит в этой комнате.
— Вот видишь, милая. Ты уже не говоришь, что тебя спасут, — он шагнул к беспомощной, распятой жертве, склонился к ней. — Еще немного, и ты смиришься с реальностью, радость моя.
О, Оракул, он… он что?.. Он действительно пьет кровь из раны на теле своей жертвы?..
Меня замутило — а она смотрела, не отводя взгляда, и было до боли очевидно, что она отчаялась и не ждет спасения, но хочет запечатлеть подробности преступления.
Я закрыла глаза, ясно понимая, что Тайернан Сомхэрл был прав, когда предлагал мне уйти.