— Ну-ну, милая, не плачь, — доктор вытирает мне глаза салфеткой. — Всего лишь несколько минут, и ты станешь счастливой и беззаботной. А кто бы не стал твоим опекуном, мне еще спасибо скажет.
Успокоиться не получается, только плакать еще горше и дергать прикованными к подлокотникам запястьями, хоть и понимая, что это совершенно бесполезно.
Плечо обжигает укол, на секунду перевожу взгляд туда, видя, как один из санитаров вводит мне лекарство.
— Это всего лишь успокоительное, — объясняет врач. — Мне нужно, чтоб ты перестала дергаться и плакать. Мы сейчас немного подождем, чтоб препарат подействовал, и я сделаю надрез. Маленький, совсем крохотный, не беспокойся. Его потом и видно не будет. Ты почти ничего не почувствуешь.
Испуганно смотрю на него, но глаза врача светятся каким-то неподдельным интересом и сочувствием. Жалеет меня? Не может быть! Но верит, что делает правое дело… Наивный.
Лекарство вскоре действительно начинает действовать. По телу разливается тепло и истома. Становится как-то все равно. Апатия укутывает меня, как мягкий фланелевый кокон, и я бессильно опускаю голову на подголовник кресла, перестав сопротивляться и расслабив мышцы.
— Ну вот, так уже лучше, — потирает руки Куинкеи. — И берет со столика инструмент.
Опасное острие двигается к моему глазу, чтобы сделать надрез, а я, на секунду вынырнув из объятий спокойствия и безразличия, шумно вдыхаю, замерев от страха.
— Отойди от нее! — громкий приказ, раздается вместе с резко открывшейся и стукнувшейся об стену дверью.
— Брось оружие, и отойти от моей жены! — Снова раздается голос, и я словно сквозь туман всем своим существом стремлюсь к этому голосу, такому знакомому и такому родному, что сердце щемит от боли и радости.
Это, наверное, неправильно, но я искренне радуюсь, когда двое гвардейцев ведут доктора Куинкея по коридору. Не знаю, какое наказание ждет недобросовестного лекаря, но он обвиняется в злоупотреблении служебным положением и пренебрежении обязанностями.
Дорогого Лейтона тоже задержали этой ночью и уже отправили в городскую тюрьму до выяснения обстоятельств.
Это все мне тихо в двух словах рассказывает Тео, пока я все еще вздрагивая от страха, прижимаюсь к его груди. Лекарство продолжает действовать, но под влиянием событий эффект препарата основательно уменьшился, поэтому я хоть и спокойна, но вполне соображаю и даже отвечаю на вопросы следователей.
Теодор, конечно же, пытается меня сразу забрать домой, но я упираюсь рогом, желая помочь следствию.
— Я должна, понимаешь? — смотрю на него, часто-часто моргая в попытке сдержать непрошенные слезы. — Думаю, что схему с операцией проводили не единожды, и мои показания могут помочь. Представь, сколько девушек и юношей пострадали от его рук в угоду алчным родственникам, претендующим на наследство. Пока мои воспоминания еще свежи, я хочу все рассказать страже.