Хотя не только это меня пугает. Ритуал с камнем должен провести потомок Регладуина, а я хоть и являюсь таким с чисто физиологической точки зрения, но душа-то у меня чужая. Эмерей должен знать и понимать ─ существует некоторая вероятность того, что ритуал не сработает.
— Ты сначала расскажи. А верить или нет, я уж как-нибудь сам решу, — хмыкает Теодор, вырывая меня из размышлений.
Тяжко вздыхаю и принимаюсь за более безопасную тему, оттягивая пугающий момент.
— Я вспомнила, почему Эванжелина тебе отказала, — намеренно говорю о себе в третьем лице. — Ее зять крупно проиграл в покер. Хендрик выкупил все долговые расписки Лейтона и потребовал за них Эву, очевидно, что он откуда-то узнал ее тайну.
— Но почему ты не попросила у меня помощи? — выпрямляется Теодор, складывая руки на груди.
— Она пыталась, писала тебе записку, но об этом узнал Лейтон и жестоко наказал ее, — с содроганием вспоминаю этот момент, ощущая легкую тошноту и вновь переживая поцелуй мерзкого гада. — К тому же он шантажировал ее, угрожая тем, что сестра и племянники могут оказаться на улице, ибо дом заберут за долги. Но Эванжелина все равно хотела помочь Гленну. Она думала, что как только доберется до камня, загадает свое желание, а не Хендрика.
— Очень любопытно, — криво улыбается Теодор. — А где камень ты не вспомнила?
— К сожалению, нет, — сокрушенно качаю головой. — Но не это главная проблема.
— А какая? — поднимает брови граф.
— Не знаю, поверишь ли ты мне, — нервно заламываю пальцы. — Но хранить это в секрете не имею права, ведь речь идет о здоровье Гленна.
Сердце просто выскакивает из груди, в горле снова поднимается тошнота, но на этот раз уже от волнения. Как он воспримет то, что я собираюсь сказать? Не отправит ли снова в психушку доктору Куинкею на эксперименты?
— То, что я сейчас скажу, звучит невероятно и неправдоподобно, но, тем не менее, я не обманываю, — хватаю с тумбочки стакан, отпивая глоток, ибо во рту от переживаний пересохло, и замечаю, как дрожат мои руки, а зубы с легким цокотом сучат о стеклянные края. — Меня зовут Женя, Евгения Линевич.
— Эва, это состояние фуги… — начинает граф, отбирая у меня посудину, наверно, опасаясь, что я разолью жидкость на себя или разобью стакан.
— Не перебивай меня, пожалуйста — вскидываю ладонь в предупреждающем жесте. — Мне очень трудно говорить.
Зажмуриваю глаза, словно это может мне помочь набраться храбрости и, наконец, выпаливаю заветные и такие страшные слова.
— Я из другого мира… — приоткрываю сначала один глаз, потом второй. Граф спокойно смотрит на меня. М-да, не такой реакции я ожидала…