Не тело — месиво! На лице живого места нет!
Это что же получается, все это время, пока я там наверху развлекалась, в воде плескалась да, невзначай, эльфийской пылью травилась, его тут мучили?!
Тут, от понимания безвыходности положения и в предвкушении дальнейших событий, неприятные ощущения в желудке сделали свое черное дело, и мой организм больше не желал сдерживаться. Никак. Поэтому все его незамутненное пищей содержимое вылилось в болезненные спазмы и мое мычание. Видимо, эти излияния были слишком громозвучными — лорд Сарф стал приходить в себя. Даже головой встряхнул.
— Ты… как…
— О… — восклицание получилось довольно вялым и неестественно сиплым. Казалось бы, всего-то нервное потрясение, а я уже разговариваю, как Пикилиха. Ходили слухи, что эта деревенская балаболка, теща деревенского старосты, могла оговаривать всех своих знакомых и незнакомых целый день, да так, что к вечеру уже хрипела, но все продолжала свою просветительскую деятельность по выявлению чужих пороков. Однако, было и более прозаичное объяснение.
Пикилиха обладала столь специфическим голосом по одной весьма простой причине — она была не дура выпить, а пила исключительно домашний самогон, после которого прикуривала еще и трубку с чистым табаком собственного производства, выращенным на родном огороде. Нет, теткой она была неплохой. Работящей и деловитой, но вот голос, после всех возлияний и застольных горопанных песен, надо сказать, был запоминающимся, как и ее способность ухлопать за раз огромную баклагу первача, не уступая здоровенным детинам кожемякам, и пойти после мять бока этим самым увальням. Поговаривали, что Пикилиху побаивался муж, но больше всего боялся зять, и не столько ее родственных объятий до хруста в ребрах, сколько возможности выпить с ней за одним столом — угнаться за ней не хватило здоровья даже известному на всю округу выпивохе — ее мужу, много лет страдающим из-за этих безжалостных и бесполезных состязаний болью в боку…
Так, о чем это я?
О грубом моем голосе? Но это не беда — сейчас меня огрубят со всех сторон.
— Гинтаре… — позвал отец уже более громко и требовательно.
— А… — снова попыталась хоть слово вымолвить, но сил как-то совсем было мало. — Я тут… со скуки маюсь без приключений на мою голову… батюшка!
Конечно, с последнего всего какой-то месяц прошел — почти целая вечность. Даже забываться стало, каково это быть связанной, скованной и не иметь возможности распоряжаться собственным телом.
— У меня просто… нет слов от радости! Я так привязалась к этому месту, что даже запястья затекли от этих прекрасных браслетов.