Коридор идет дальше, немного расширяется через десяток ярдов. Мелкие камешки попадаются под ноги и впиваются в ступни даже через подошву.
Рука под регенгелем невыносимо чешется, отвлекая внимание, и я давлю желание впиться в черную массу ногтями и разодрать ее в клочья, чтобы добраться до зудящей плоти.
Коридор обрывается в небольшой пещере, из которой в стороны тянутся еще два туннеля.
Опускаю кристалл и застываю на месте, не в силах отвести взгляд от пола, где алыми маками распустились пятна свежей крови.
Когда удается разлепить глаза, я утыкаюсь взглядом в тонкие черные нитки, похожие на застывшую слюну. Или паутину.
Меня передергивает, и по коже бегут противные мурашки, а под ребрами тяжело ухает сердце, разгоняя по венам холодную кровь. Каких размеров должен быть паук, чтобы скрутить здорового мужика? Я даже увидеть ничего не успел! Вселенная, отмотай назад! Я ничего не понял…
Голова забита влажной ватой, а язык распух во рту до такого состояния, что я едва могу мычать — о крике даже речи не идет.
Слова девочки о прислужнике сбили меня с толку, и, ожидая нападения от этого долбаного кракена из озера, я пропустил другого врага, что затаился в пещере.
Пытаюсь повернуть голову и осмотреться — от первого же движения в горле булькает отвратная горечь, а мир перед глазами идет волнами и затягивается кровавым маревом, раскрашивается красной охрой. Пещера, куда меня притащили, совсем небольшая — максимум десять на десять шагов. Она похожа на каменный мешок. Кладовую, где держат мясо перед тем, как его употребить.
Светящаяся плесень покрывает бугристые своды, а у противоположной стены валяется внушительная куча костей. Воздух — холодный и густой — колеблется киселем, и кажется, что его можно резать и мазать на хлеб.
В голове колокольным звоном гремит мысль о Ши.
Если не объявлюсь к утру — эта дуреха отправится искать. Могу спорить на что угодно: точно знаю, что явится за мной. Мышцы выкручивает от бессилия, даже ворона не могу вызвать, потому что яд неведомой твари шарахнул по пернатому от души.
Ворон забился в дальний уголок и голову не поднимал, не откликался и был, как мне показалось, в глубоком обмороке.
Пытаюсь освободить руку и натыкаюсь на вездесущую паутину: она опутывает ноги, намертво въедается в ткань штанов, цепляется за волосы и рубашку. Пытаюсь разорвать путы и шиплю от боли, потому что вязкие нити впиваются в кожу, режут ладони и могут снять мясо с костей при любом резком движении.
Слева, там, где черный провал единственного туннеля уходит в неизвестность, раздается тихое шипение и постукивание. Вздрагиваю всем телом и рву паутину, как одурелый, отшвыривая в сторону черные липкие лохмотья.