Я решаю сделать перерыв на час‑другой (Каким‑то образом я решаю). Ощущение разложения на кучу извивающихся личинок потеряло первоначальную остроту – но я все равно не могу до конца заглушить собственное восприятие пандемониума. Я мог бы попробовать снять пластырь – но риск медленной реакклиматизаци, которая может потребоваться, когда я снова его надену, вряд ли того стоит.
Стоя в ванной и бреясь, я перестаю смотреть себе в глаза. Хочу ли я пройти через это? Хочу ли наблюдать за отражением своего разума в тот момент, когда убиваю незнакомого человека? Что это изменит? Что докажет?
Это бы доказало, что внутри меня есть искорка свободы, к которой больше никто не может прикоснуться – и которую никто не может забрать. Это бы доказало, что я, наконец‑то, несу ответственность за все свои поступки.
Я чувствую, как что‑то поднимается внутри пандемониума. Как что‑то всплывает из его глубин. Закрыв оба глаза, я замираю, оперевшись на раковину – затем я открываю глаза и снова пристально смотрю в оба зеркала.
И, наконец, я вижу его поверх своего лица – замысловатый звездчатый образ, похожий на какое‑то придонное животное, касающееся своими тонкими нитями десяти тысяч слов и символов – имея в своем распоряжении всю машинерию мысли. Меня накрывает волна дежавю: этот образ я «видел» уже много дней. Всякий раз, как воспринимал себя в качестве субъекта, действующего лица. Всякий раз, когда размышлял о силе воли. Всякий раз, как мысленно возвращался к тому моменту, когда почти нажал на спусковой крючок.
У меня нет ни единого сомнения: это оно. То самое «Я», которое принимает все решения. «Я», которое свободно.
Я снова замечаю свой глаз, и образ начинает источать потоки света – не просто от вида моего лица, а от вида того, как я наблюдаю и знаю, что наблюдаю – и что могу в любой момент отвернуться.
Я встаю и изумленное разглядываю это чудо. Как мне его назвать? «Я»? «Алекс»? Ни одно из этих имен на самом деле не годится; они слишком многозначны. Я пытаюсь найти слово, образ, который бы дал самый мощный отклик. Отражение моего лица в зеркале, извне, вызывает едва заметное мерцание – но когда я ощущаю себя безымянно сидящим в темной пещере черепа – наблюдая за происходящим через глаза, управляя телом…, принимая решения, дергая за ниточки… образ распознает меня, вспыхивая ярким пламенем.
– Повелитель воли, – шепчу я. – Вот кто я такой.
Голова начинает пульсировать. Я позволяю созданному пластырем образу погаснуть.
Закончив бриться, я в первый раз за несколько дней осматриваю пластырь снаружи. Дракон, вырывающийся из своего иллюзорного портрета в попытке обрести трехмерность – или, по крайней мере, изображенный таковым. Я думаю о человеке, у которого украл пластырь и задаюсь вопросом, смог ли он хоть раз заглянуть в пандемониум так же глубоко, как и я.