В ответ на последнюю фразу несколько человек тихо рассмеялись, и Адам почувствовал себя обязанным поднять голову и улыбнуться. Ни один из членов этой семьи не был чудовищем – какие бы планы они не строили на его счет. Просто у них была своя точка зрения на его взаимоотношения со стариком – обостренная заманчивым кушем в несколько миллионов долларов, хотя и при других обстоятельствах их мнение, скорее всего, бы не изменилось.
Речь Райана была лаконичной, но когда его место заняла Синтия Наварро, Адаму снова пришлось опустить взгляд на скамью. Он сомневался, что Синтия его узнает – все‑таки она работала со стариком в другую эпоху – но в ее голосе было столько теплоты и горечи, что заглушить ее анекдоты было куда сложнее, чем заполнявшую некролог автоматическую мешанину записей из баз данных и искаженных цитат с вирусным эффектом. Напоследок Синтия рассказала про один случай, когда они всю ночь пытались спасти отснятые кадры с участием шести сотен актеров массовки после того, как Джемма Фримэн сломала ногу, и ее при помощи вертолета пришлось увозить с места съемок на носилках. Пока она говорила, Адам закрыл глаза и представил разбросанные по столу страницы сценария, испещренного комментариями, и лицо Синтии, которая не веря глазам таращилась на все более и более отчаянные правки ее друга.
– Но в итоге все закончилось хорошо, – подытожила она. – Сюжетный поворот, которого не предвидел никто из зрителей и благодаря которому третий сезон поднялся на совершенно новый уровень , обязан своим существованием маслу, пролившемуся из генератора, который оказался между трейлером мисс Фримэн и…
Поднявшийся смех прервал ее речь, и Адаму снова захотелось поднять глаза. Но прежде, чем радостный гомон затих, стоявший рядом с ним мужчина подошел ближе и шепотом спросил: «Ты меня помнишь?»
Адам повернулся, не смотря собеседнику прямо в глаза. – А должен? – Он говорил с акцентом, который выдавал в нем жителя восточного побережья, но сказать точнее было сложно, и даже если его голос и вызывал четкое ощущение дежавю, то же самое можно было сказать о закадровом голосе рекламных роликов или случайных разговорах, подслушанных в лифте.
– Не знаю, – ответил мужчина. В его голосе прозвучало, скорее, изумление, чем сарказм; в словах не было никакого подтекста. Адам стал подыскивать какой‑нибудь вежливый и ни к чему не обязывающий ответ, но сейчас в зале стало слишком тихо, и начни он говорить, на него бы сразу обратили внимание и начали бы цыкать; к тому же его собеседник уже снова поворачивался в сторону трибуны.