— Не заботься, не заботься, сами управимся...
Мужик, видимо, чего-то смекнув, потоптался около них и вернулся на место.
...В Завражье Павла привезла Катерину Вячеславовну на второй день. Накануне прошли дожди, дорогу раскиселило, и ехать было трясковито. Женщины поругивали дороженьку, но так, чтоб шоферу не было слышно:
— Ведь и тряхнет каждый раз, как приколачивает. Да все-то время из нырка в нырок, да из конурины в конрину. Тут и сроду не умел матюгаться, так за такую дорогу научишься.
Но с горем пополам они вылезли из маленького автобуса, и Павла свела Катерину Вячеславовну к Крестихе.
Той не оказалось дома, и Павла усадила подружку на рундучок, а сама заторопилась: идти ей было еще далеконько.
— Я уж, Катерина, пойду. Проведаю сначала Мишню, а до его порядочный прогон. Ты теперь дождешься. Крылечко у тебя крытое, и дождь пойдет, так не обмочит. Я бы подождала, да некогда. Захаживай, коли в наших краях приведешься.
Катерина Вячеславовна притянула Павлу за рукав к себе и зашептала:
— Ты только никому не сказывай, чего мы с тобой-то говорили, что уж, им жить, не нам. — И громче добавила: — Да уж и не знаю, бывать ли в ваших краях. Привет передавай своим. А меня уж туда надо, будле, только за батог вести. Самой не уйти. Ну да с тобой-то и в городу увидимся. Иди, коли, иди, не затягивайся.
И Павла торопливо зашагала по утоптанной тропочке. Долго было слышно, как широкие резиновики хлопают голенищами по ее высохшим икрам.
Крестиха пришла под вечер и, еще с дороги увидев Катерину Вячеславовну, захлопала по бедрам:
— Ой, какую гостью-то мне боженько послал. Здравствуй, Катерина Вячеславовна, да заходи давай в избу Пол-от срамота у меня, как чугунный, грязи как на большой дороге, да все некогда собраться со временем-то Ну да ничего, ничего, может, и не разглядишь; проходи, проходи, да говори, куда тебя посадить. Ну-ко вон садись на диван, тут помягче.
— Да я в автобусе ехала, так насиделась на мягком-то.
— Ты хоть вещи-то оставь, я сама занесу да уложу. И так, наверно, руки вытянуло, — забеспокоилась Крестиха.
— Да я немного и набрала-то с собой. Собиралась на крутую руку дак. У меня ведь нетяжелое, только рогатое все. На Олекине, чула, обгорели Паранёнковы, дак вот привезла на погорелое-то место кое-чего из обутки да из одежи. Сама-то, поди, с сенокосу? — спросила Катерина Вячеславовна.
— Да с сенокосу вроде. Хоть одно названье — сенокос. Ничего не покосилось ноне. Лето все такое вредное, дождь и дождь. По ведру на место было. То с одну, то с другую сторону нанесет. До чего дооколевали тоже... А и косильщица я аховая: на копну накосить дак пять раз надо косу поклепать. Силешки-то не стало. Кошу у себя в выгороде, а там чищенья такие, что корова ляжет, так уж хвоста не протянет; но уж дальше не хожу. Мы теперь стали работнички ложечные, только ложкой махать, возраст-то уклонный. Вот никому и не надо совсем скоро станем.