Крестиха двигалась быстро. Ее голос раздавался то с кухни, то с мосту, то из чулана. Она успевала и сама говорить, и на все вопросы отвечать, и ни одного не пропускала мимо ушей и не оставляла без ответа.
— Дак сама-то как хоть живешь? Со скотского-то двора ушла, значит? — спросила Катерина Вячеславовна.
— А живу эдак же: вверх головой, ноги до полу. А из доярок ушла. У них ведь работа-то... вертятся, робят, как железный трактор, моют, моют, а и бела нет. Летом-то им вот как напревает. А и зимой воду из колодца черпаешь, — так выпуча глаза и достаешь. А у меня уж рука, нога по нитке. Вытрудилась в соломинку. И тут-то да около дому уползаешься за день, так уснешь, себя не помня. Ты-то вот, я гляжу, хорошая еще из себя, если бы у тебя не глазная фальша. А я-то ведь суходушная и смолоду была, а теперь совсем...
Крестиха и вправду была длинная и тоненькая, как драночный гвоздик, но поворотная, востроглазая и моложавенькая лицом. Жизнь еще кипела в ней. Красненький платок на ее голове торчал шалашиком, а длинные концы го, завязанные под подбородком, свисали на грудь, и она была похожа на пионерку, которой, кажется, скажи: «Будь готов!» — и она вскинет сухую ручку над головой а бойко ответит: «Всегда готов!»
Крестиха скорехонько наставила самовар, вынула из печи суп, сняла с подлавошника кринку молока, достала из горки пирога и нарезала батона. Потом она стала усаживать Катерину Вячеславовну за стол:
— Давай садись, сватья, только поосторожнее. Скамеечка-то шутовенькая, не опрокинься. А я еще кваску нацежу.
— Да нашто ты эстолько много приготовляешь-то? Я ведь не овин молотила. Ну, коли, и я достану свои гостинцы. Вот привезла тебе плетку баранков. Да материи на платье. Гляди. Не маркое и не сумасшедшее, самое старушечье, — и Катерина Вячеславовна положила Крестихе на колени кусок штапеля. — Нарочно продавщице знакомой эдакого заказала.
— Ой, да на что ты навезла-то всего? Ну, спасибо, спасибо.
Видно было, что Крестихе по душе такое внимание и забота, и она начала пододвигать Катерине Вячеславовне собранное на стол:
— Похлебай-ко давай сперва супу хоть с дороги. Вот и пирога бери, а хошь дак и батона. Ну ешь, ешь. Да об себе-то порассказывай, как живешь. Я уж и то об вас все сумлеваюсь.
— А что об нас сумлеваться, — сказала Катерина Вячеславовна. — Мы живем все в одну премь. На чужое не заримся, своего не жалеем; без дела не сидим. Что об нас сумлеваться. Вот только виденья у меня не стало, так худо. Операцию, вишь, мне неладно сделали. Не в то место. Так приехала сюда молочка попить, не будет ли лучше.