— Ну и ладно сделала. Быват, и поможет. Ведь молоко-то свое, ненаболтанное, ото всего здорово. Да я вот тебе еще и калины излажу, так попою. Калина-то, говорят, тоже от двенадцати скорбей. Может, и повыладится дело. Да на спокое хоть поживешь. Ведь от нервов тоже много вреда случается.
Крестиха была баба понятливая. Она смекнула, что Катерина Вячеславовна не на отдых приехала. «Видно, худа стала, — подумала Крестиха, — надо будет ее поводить хоть по старухам-то. Всю ведь жизнь здесь прожила, разве неохота на родине побывать...» И, словно услышав ее мысли, Катерина Вячеславовна заговорила:
— Я ведь надолго к тебе приехала, смотри. И белья с собой много навезла. Ты уж меня и в баньке попарь. Да к дедушку своему на могилу охота бы сходить тоже. Да, может, и на болото сводишь. Поди-ко, черница-то уж доходит. Мне ягод самих не углядеть, наверно, так я хоть ощупью-то пособираю.
— Ну да что об этом говорить. Везде сходим, везде успеем, коли долгонько поживешь, — охотно откликнулась Крестиха.
Катерина Вячеславовна ободрилась, повеселела и снова сказала:
— Может, здесь и поправится виденье-то. Больно уж неохота слепой-то умирать.
Она сказала это просто и обыденно, но у Крестихи екнуло сердце.
А обед шел своим порядком. Наполнялись и скоро осушались чашки крутого чая, поубавилось в блюде похлебки. Крестиха постаралась перевести разговор на свой лад:
— Да ты что суп-то гольем хлебаешь? Бери давай пирога-то. Да подошовку-то не ешь, оставь, пригорелая она. Ешь мягкое. Давай я тебе чай-то из самовара разогрею. Поди, остыло в блюдечке.
— Да я сейчас поравняю, — и Катерина Вячеславовна вылила оставшийся чай в чашку, а потом налила подогретый снова в блюдце. Она долго мусолила кусок черствого батона, и Крестиха, заметив это, сказала:
— Да ты оставь сухлетины-ти эти. У меня ведь на дворе хватит подхватушек, съедят. С курочками ведь живу. Все поповадней.
— Верно, что ваши батоны не скоро добудешь, — немного конфузливо проговорила Катерина Вячеславовна. — Или у меня зубы худые совсем?.. Эх, был конь, да весь изъезжен. Уж и на это не стало столькё. Нету прежнего провору. Ты, я погляжу, еще бойка. Жизнь-то и у тебя повыладилась...
— Да, бывало, живем — не больно цветем, — сказала Крестиха. — Но сейчас вроде поотвалило забот. У меня ведь были Нинкины робятишки, так согрешила с ними. Только поспевай за обоими убирать да приглядывать. В зауке колодец, посередь деревни пруд — да глубокой, что мужика скроет, — так хоть робят из дому не выпускай. А оба такие забойники, того и смотри, что или себе голову свернут, или кому другому. Кошка после них три дня с печи не слезала, отлеживалась. Увезли, дак как гора с плеч скатилась. Мы-то ведь с детства нелакомо жили, не широко глядели. А этим во все надо нос сунуть. Да и чем-нибудь не накормишь... А где я им возьму? После них-то снялась тоже с ремонтом, бревна подводили да крышу новую надевали, так было забот.