— Что преподаю? — не поняла она.
— Язык преподаю. Русский.
Миша недружелюбно посмотрел на собеседницу.
— A-а, значит, вы учитель. Извините, я не поняла, — и девушка смущенно улыбнулась.
— Так что же с Васей Синицыным?
— Вы знаете, — сразу как-то доверительно и словно извиняясь, заговорила девушка, — у него гнойный. Еще бы часа два — и все. Хорошо, что вы вовремя его привезли.
— Ну, это не моя заслуга...
— А чья же?! У вас в Заполье были летальные исходы именно из-за нерасторопности некоторых... Кто-то пьяный был, кто-то долго искал лошадь, кто-то не сразу собрался, а в результате человек погибает от обычного аппендицита...
Миша подвинулся к ней ближе. Он внимательно слушал и смотрел в ее огромные печальные глаза. В знак согласия он изредка кивал головой и безотчетно повторял: «Да, да...»
Потом в Заполье он нередко вспоминал эту встречу, старался разобраться в своем тогдашнем состоянии и не мог ничего объяснить. Он еще не знал, что некоторые состояния души не поддаются анализу, и в этом их неповторимое счастье и незабываемая прелесть.
...Сегодня он проснулся как обычно. Печь у Марфы Никандровны уже была протоплена. Приподняв голову над подушкой, взглянул на спящего Игоря, потом посмотрел в окно, зевнул и сел на край кровати, высунув из-под одеяла ноги. Марфа Никандровна, с кухни наблюдавшая за ним, в который раз удивилась:
— Смотри, какой будкой, сам встает. А Таиску — мою сестрицу, утром едва растырыжкаешь. До того, видно, устарается к вечеру, сердешная, что придет, ляжет ничником — и тут же захрапит. Зато ночью мне крошки не даст поспать: все руками машет, что-то перекладывает: видно, и ночью работает. Так и ушла от нее с кровати на печь.
Миша сидел, слушал Марфу Никандровну, едва понимая ее, и принюхивался к вкусному запаху.
— Ты чего носом водишь? Нынче я рано печь закрыла, не головешкой ли пахнет?
— Нет, Марфа Никандровна, угаром не пахнет, Я бы сразу унюхал. Пахнет вкусным.
— Это я надумала сегодня пирожки испекчи. Поране трубу-то и скрыла. Ну, давай поднимай братца-то. Будем чаевничать. Я сейчас эту железину-то вскипячу, — и она взялась за самовар. — Вот ведь на дню по три да по четыре раза нажариваем — и ничего, — сказала она, весело блестя голубыми, слегка привядшими глазами. — Лет уж, поди-ко, пятьдесят служит. Из трех пожаров вышел...
Она поставила самовар на еловый чурбачок около отдушины, надела конфорку и насыпала углей. Проворно нащепала лучины от березового полена, которое всегда сушилось у нее на печном кожухе, подожгла и сунула в самоварную трубу. Там сразу запотрескивало, загудело. Марфа Никандровна сама принялась будить Игоря.