Трудней всего и тревожней было расставаться с Настей, но в глубине души он верил, что у них все еще впереди. Да и Настя говорила о будущей встрече как о само собой разумеющемся. Ее беспокоил лишь самовольный отъезд. Как посмотрят на это в институте?
— Да ведь я законно уезжаю!
— Законно-то законно, да все-таки... Мало ли чего. Позвонят сюда, а здесь про тебя все могут наговорить, — сказала она, не заметив даже, что назвала его на «ты».
— Досадно, что характеристику не успел взять... Но ничего. Силкин привезет.
— Это плохо. Директор без тебя такого понапишет...
У Миши дрогнуло сердце. Ему было приятно, что Настя переживает за него.
Из-за леса появился самолет. Он сделал небольшой круг и быстро сел. Веня-радист вышел на крыльцо.
— Ну, пошли на посадку.
Настя осторожно сжала Мишину руку.
— Я буду ждать письма, — чуть слышно прошептала она.
Он взял ее за локоть и, наклонившись, прижался к ее щеке.
— Все будет хорошо, Настенька... — сказал он ласково и побежал к самолету.
С деканом Миша встретился на улице. Тот шел, глядя себе под ноги, лишь изредка поднимая взгляд. Голова его, по обыкновению вобранная в плечи, вдруг поднялась, словно ее вытолкнула какая-то пружина, и замерла на вытянувшейся шее. Он сразу стал выше ростом и, разглядывая из-под шляпы Мишу, удивился:
— Откуда вы, Колябин?
— Из деревни, Павел Иванович.
— Как? Почему так рано?
— Я не буду объяснять, лучше покажу бумагу.
Декан взял листок, прочитал раз-другой. Печать есть. Подпись тоже.
— Что за чертовщина! Вас действительно из-за бороды выставили из школы?
— Но там же ясно написано. Ну ничего! Мы еще повоюем!
Силкин вернулся под самый май и никакой характеристики, конечно, Мише не привез.
— Он и мне-то подписал скрепя сердце, — оправдывался Силкин. — На три балла с грехом пополам набрал моих подвигов и достоинств. А о тебе и говорить не хочет, орет: «Он у меня недоработал — и все, никакой характеристики». Надо добывать через роно... Или самому ехать...
— Ну а как там жизнь в Золотом донышке? — спросил Миша.
— Да как? С Борка тебе привет, конечно. Хозяюшки твои пирожков послали, ешь на здоровье. Василий Егорович приказ директора относительно тебя все-таки послал в «Крокодил», и ему ответили, что используют. Клушин, как только узнал об этом, рассвирепел еще больше, теперь и на Карачева. Марфа твоя надумала свет проводить в избу: хоть, говорит, перед смертью себя разглядеть хорошенько. Ваня Храбрый у нее уже под крышей дыры сверлил. Он там вовсю разворачивается — свой человек. Все тебя звали в гости. На Борке тоже приглашали...