— Да... кажется, придется ехать. Не пришлет он мне характеристику.
— Ну и съездишь! Что ж такого. Заодно поглядишь, как там Квасников интернат ремонтирует. Материалы уже при мне завезли. Добили мы его все-таки...
Телефонный разговор с роно ничего не дал. Пеньков сказал, что может прислать лишь справку о том, что они действительно работали, — и все.
На письмо, посланное в школу, директор не отвечал. А в деканате требовали документ.
— Колябин, из всего курса только у вас нет характеристики, а без нее я не имею права допустить студента к госэкзаменам. Вы это знаете? — говорил декан.
— Знаю, Павел Иванович!
— Так в чем же дело? Я не сомневаюсь, что теоретический курс вы знаете.
— А практический я теперь знаю еще лучше, Павел Иванович!
— Но мне нужен документ.
— Будет документ!
Миша вышел из института и решительно направился в предварительную кассу.
Время поджимало. Местные грунтовые аэродромы уже закрывались. Борок не принимал. Но в Никольск попасть еще можно было.
— Скажите, пожалуйста, долго еще в Никольск будут самолеты летать? — спросил Миша у кассирши.
— Сама не знаю, наверно, не больше недели.
«Ничего, — подумал Миша, — если дороги не развезло, — обернусь. А в Никольске заодно и к Пенькову зайду, в глаза его погляжу...»
— Дайте мне на самый ближайший рейс, — сказал Миша и протянул деньги в маленькое окошечко...
РАССКАЗЫ
СТОЯЛИ ДВЕ СОСНЫ...
Они стояли на сухом земляничном взлобке, километрах в двух от деревни. Вокруг тянулись поля, которые раньше пахались и засеивались то пшеницей, то рожью, особенно хорошо удающейся здесь. Потом это место было отведено под клеверища, и в летние дни округа звенела от плодоносных липовских пчел. И хотя в последние годы всем хватало дела и на ближних полях и это место заросло, его по-прежнему называли «пашни».
Сосны стояли парой. Мужики выкопали между ними плоеную яму, и для нас с закадычным дружком Ленькой ныло большой радостью, вскарабкавшись — каждый по своему стволу — до нижних толстых веток, идти по ним навстречу друг другу. Босые ноги ощущали под собой прохладную гладкую поверхность, раскинутые руки еле чувствовали мягкие уколы соседних лапок. И чем дальше мы отдалялись от стволов, тем ниже прогибались ветви. Сердце замирало, но мы спешили добраться до конца и, не дойдя полуметра, прыгали солдатиками в хрустящую травой влажную яму и смеялись от непонятного счастья. А следом за нами уже другие ребята лезли по стволам. Это продолжалось целый день, пока силос не утрамбовывали окончательно. Потом засыпали яму землей, и мужики уже утаптывали ее сапогами.