Сколько народу спасли от погибели эти две сестреницы, одному господу известно.
Ио вот однажды через Липовицу прошли три незнакомых и по одеже нездешних парня. С рюкзаками да с треногами они направились в сторону пашен.
По избам прогулял слушок, будто нефть хотят в рядовых болотах добывать или просеку новую рубить. Точно никто не знал: никто ведь мужикам не докладывается.
Долго ребята чухались в болотах, чего-то размечали, вколачивали кое-где колышки, говорили «для привязки». Поздно возвращались вечерами в деревню. Глухая старухи, у которой они остановились, бывало, забеспокоится, к мужикам побежит:
— Сходили бы, мужики, погаркали робят-то. Может, их водит. Больно часто они за вином-то по вечерам его поминают. Может, и водит с этого.
Но ребята снова возвращались невредимыми и рассказывали, как и вправду заплутали сперва, да вышли на приметные сосны, а уж тут дорога тореная.
Мужики угощали ребят куревом и все выспрашивали, хорошо ли, надежно ли те «привязались» к здешним болотам на этот раз. Уж больно мужикам поглянулось такое знакомое слово в таком необычно новом значении, ни похохатывали:
— Не отвяжетесь?
— Не, не отвяжемся, — смеялись парни в ответ.
Дело у них двигалось к концу. Еще одна привязка — и можно собирать рюкзаки. Они долго не могли выбрать самую высокую точку, а потом их осенило: «А сосны-то на что!»
Отрубив сучья, они приколотили тонкую длинную жердь к вершине одной деревины и на прощанье уселись ни корневищах спрыснуть счастливое завершение осточертевшей работы. Высокий яркий костер, разведенный под дремучей кроной второй сосны, зловеще освещал осокоренное второе дерево, которое уже только из привычки п жалости можно было назвать прежним именем.
Липовские мужики видели этот ночной костер (а один молодяшка даже был свидетелем, как отрубали ветви у первой сосны). Но никому не хотелось идти в пашни в такое позднее время. Один старик Ходоха поджидал ребят в деревне долго, но потом тоже сморился и ушел спать ругаясь:
— Я-то чего? Им не надо, а мне помирать скоро. Я-то чего?
Только глухая бабка не соснула ни часику и, впуская постояльцев в избу, не поставила им молока и не подала ярушников. Она всю ночь ворочалась на лавке и ждала, что кто-нибудь постучит, нарочно двери не заперла, но никто не постучал, никто не пришел. Ребята тоже худо спали, хотя пришли нетрезвые. Они затемно поднялись, уложились и стали с бабкой прощаться:
— Спасибо вам за все. Простите, если что не так... — И стали ей совать деньги.
Она молча их приняла и напоследок сказала:
— Прежние бы мужики вас так не отпустили...