— Ладно ли съездила-то, Парменовна!
— Ладно, ладно, Миколаевна. Почти все сдала. Остатки ребятам послала, да вот и себе еще оставила. На ползимы будет. Ладно, как неладно. Вон и гостинцев внуку накупила. Теперь опять нету беспокойства до осени.
Она отперла замок, пропустила Миньку вперед и вошла, сгибаясь под притолокой, в избу.
— Ну вот, слава богу, кажется, и дома.
ВСЕХ ЖАЛЬ
Дорога медленно и тяжело вползала в гору. Или Кирилловне самой уже тяжело было переставлять ноги и напрягать поясницу... Но она еще в это не верила до гонца, хоть и чувствовала, что силы ее на истае... А кажется, давно ли они с дедом сенокосили у Шитровы-реки и она на обноске копен этого же Шибалова, к которому сейчас шла, опираясь на батог, — его и то до того упетала, что он валялся у нее сзади носилок: и руки не держали, и ноги подкашивались.
Он, поди-ко, и теперь еще помнит, не отопрется! Дедушко над ним тогда долго подтрунивал: «Что, Мишка, укатала тебя моя баба? Вот, парень, ты за один день с ей увозился, а каково мне всю жизнь маяться?» — а сам похохатывал довольнехонек.
Теперь и во сне не наспится такой жизни!.. «Совсем худа стала, — подумала она про себя с жалостью, — помру, дак на тот свет не унесу мяска...»
Наконец она доползла до шибаловского дома, поднялась по ступенькам на крылечко, оттянула дверь.
— Можно будет?
— Давай заходи, заходи, Кирилловна, — раздался голос.
Шибалов сидел дома один, чаевничал в душегрейке.
«Тоже, видно, не много жару в крови осталось», — подумала про него Кирилловна.
— Ну, здравствуйте, коли, — сказала, оглядевшись, старуха.
— Здорово ежели. Проходи ближе да садись к столу, водичкой теплой попотчуйся. А то дак и кашу грешную разогрею, если будешь. Поди-ко, поостыла, хоть и недавно ели.
— Каши грешневой не хочу, а чаю уж я пила, — отказалась Кирилловна.
— Так ты пила из своего колодца, а теперь попробуй из нашего. Из нашего слаже. Не зря сюда полдеревни за водой ходит. Чего руку-то из-за пазухи не вынимаешь? Уж не камень ли на меня наготовила? — сверкнул, покосившись глазом, Шибалов.
— Да что ты, Михаил Николаевич! Какой камень! Калошу вот принесла. Погляди, быват, заклеишь... У тебя ведь, поди-ко, всякого клею-то много, и калошной есть. А то надожжило, в одних катанках и к поленнице не пройдешь: сыро, а в кожаной обутке ногам стало жестоко. Вот и не знаю, куда сунуться, и пошла к тебе.
— Ну и правильно сделала, и клади на лавку свод галошину-то, недолго заклеить. Да двигайся, выхлебай чашечку, — снова предложил Шибалов. — Картошку-то копаешь?
— Копаю, — откликнулась Кирилловна.