— Да ведь Васька-то сам отец, — возразил Шибанов, — чего ему еще от отца застои ждать. Сам за себя постоять должен.
— Да, конечно. Это я к слову только... — оправдалась Кирилловна. — А сразу после этого Васенька и сдал. — Раньше вон какой лось был, с кем хошь нечего было делать, а тут от хмелю ослабнет, усядется, а встать не может...
— Да, здоров он был в парнях, — согласился с Кирилловной Шибалов, уже зачищая рашпилем дырку на галоше и выстригая заплату из остатка старой велосипедной камеры.
— Ой, здоров, — подхватила старуха, а сама боялась, чтобы Шибалов не больно рашпилем-то тер, да не распорол еще больше. — Да и красивой такой, ой, красивой! гордилась она сыном, ровно чужим. — Но ведь одно горе проходит, другое тут и есть... с винцом со славы-то и попропал. С работы сняли. Но относились-то к нему добро и уважали, он ведь ни разику на работе прогула не сделал. Вот ему и документы хорошие дали, а на кранте работать не разрешили боле. «Вишь, — говорят,— чего-нибудь спехнешь с похмелья-то, дак нас всех и засудят». Да и за его побоялись, самого пожалели, может, чтобы хуже не вышло. У него уж и с нервами не то стало, поослабли.
— Дак, конечно, — сказал Шибалов, — там надо жилу крепкую и глаз трезвой, на кранте-то, да и руку твердую, а то развалишь стену вместо того, чтоб построить.
— Вот ему и пришлось сюда возвертаться да на Сухой реке в лесу и работать, не захотел там оставаться: бригадир-то, вишь, ему уже грозил. А и вправду: чего случится, так в тюрьму ворота широкие, да обратно узко проходить, плечи застревают. Ой, а в лесу-то, я поглядела, в бараках живут; все черные, как киргизы. Народу-то напёхано, повернуться негде. В уборную ходят и то в очередь. А уж какого только народу нет. Да баб-то всяких... Послушаешь их разговоров — дак волос на голове вянет. У каждой по ребенку да по два наработано. Васька-то запирался от них — вот какие нахалы, так и лезут прямо, и напирают... Я-то его пооберегала, пока жила. «Смотри, — говорю, — Василей: надо искать ту, которая не за гулянкой гоняется, а жить думает. А которая о жизни не думает и на хитростях едет, — ту обходи. Да на ту не зарься тоже, коя в землю глядит... А все равно жениться надо, нечего так шататься да пировать».
— Дак ведь он вроде давно с лесопункта-то снялся, — засомневался Шибалов и на время прекратил клеить.
— Уехал он с Сухой, не мог подпытать себе подходящей бабенки. Да Колюха его к себе сманил. «Там, на югу, — говорит, — полегче житье, да и я, мол, помогу тебе». Как же, брат все ж таки, а свой своему и лежа помогает. Теперь Василей за рекой, за Днепром, живет... В каком-то Кривом Роге. Уж, пишет, и квартиру напытал Да Колюха-то сказывал, больно худ стал, одни кости.