Как мне горько! Кажется, что уже никогда в жизни не войду я на конный, в его широкие, вечно распахнутые ворота, не увижу рыжий от конской мочи и навоза, взрытый копытами снег, перемешанный с сенными былинками и мелкими листочками, с дорожкой блестящей светло-желтой соломы — кто-то только что пронес охапку в сани, насорил; не удивлюсь дневной темноте под низким навесом конюшен, где стоят кошевы и сани; никогда не вдохну дивный запах конного: крепкий, чистый запах лошадей, дегтя, кожаной сбруи и сена. Никогда не увижу, как улыбается всем своим красным, чернобровым, носатым лицом главный конюх дядя Камиль, выводя из темных конюшен нашу Сливу, выговаривая ей на ходу: «Что жмуришься? Солнца не видала? Или чем недовольна? Ишь, застоялась, идти не хочет!»
Он отдаст уздечку Таньке, а Танька подведет Сливу к передку самой высокой кошевы и подождет, пока я с козел кошевы не заберусь на Сливину широкую спину…
Никогда уже этого не будет! Я залилась слезами, вспомнив удивительное ощущение от скользкой лошадиной шерсти под руками — холодноватой сверху и теплой в глубине возле кожи… Правда, потом придется держаться за Таньку, она, вскарабкавшись на Сливу, сядет впереди меня, она правит. И важно покачиваясь, мы медленно двинемся к школе, возле которой обычно остаются сани.
Слива не торопится, мы никак не можем заставить ее бежать. Наши ноги в валенках торчат в стороны, так что даже не пнешь в бока как следует, а на понукания, похлопывания по шее она не обращает никакого внимания. Но и так хорошо! Высоко сидишь, далеко глядишь!
Встречные люди завидуют!.. И вот тебе, не пустила меня учительница… И почему, почему мне так не везет!
Когда я наревелась, в классе никого уж не осталось. Через широкое окно мне видно, что Сливу запрягают — уборщица тетя Маруся и все октябрьские ребята.
До дому я могла бы доехать с ними, но обида не отпускала меня. Я побрела нога за ногу. Солнце светило мне прямо в лицо, грело, как жар из открытой печки. В глазах, когда мигнешь, вспыхивало черно-красное марево. Зажмурившись, прислушивалась я к звукам улицы. Как-то по-новому все слышалось. Громче, что ли? Или это потому, что я зажмуренная.
Преодолевая слепящий блеск снега, я пошире разлепила веки, стала озираться, осматриваться: отчего же шумнее на улице? Воробьи, что ли, громче кричат? Кур, что ли, больше выбралось сегодня на солнышко? Да нет, не только это: звонко, близко слышатся удары железа о железо. А ведь это вон где, на механическом дворе стучат, на другом конце совхоза. Пила поет, не поймешь где, будто рядом. Все звуки словно сблизились.