Но год спустя, в марте 2001-го, после триумфа Данте в программе «Питомцы-партнеры» (в прошлом «Общество „Дельта“»), я пришла к выводу, что хуже тренера, чем я, в мире не существует. Я никак не могла объяснить своему шестимесячному щенку, что писать и какать в доме нельзя. Я пыталась изыскать любую возможность, чтобы помочь Бу усвоить необходимые уроки, а также чтобы понять, чему он сам должен научить меня.
В эти первые четыре месяца Бу понемногу учился каждый день и, несмотря на сдержанное отношение Лоренса, я видела, что муж начинает оттаивать. Одновременно эти ужасные зимние месяцы способствовали тому, что мы с Бу встали на удивительный путь, подсказанный необходимостью помочь как ему, так и моему брату.
После многих лет, на протяжении которых я чувствовала себя изгоем в своей собственной семье, я наконец начала устанавливать мирные взаимоотношения с мамой и папой. Хотя мы с отцом больше не возвращались к разговору о применяемом по отношению ко мне насилии, его радикально изменившееся поведение значило для меня гораздо больше, чем любые слова извинения. Мы избегали скользких тем, концентрируясь на том, что было между нами общего. Я всегда стремилась что-то соорудить возле дома, а для него строительство и вовсе превратилось во всепоглощающее хобби. Он одобрил мою идею украсить балки веранды ручной резьбой. Мама нас поддержала. Она вообще всегда и во всем соглашалась с отцом. Годы смягчили ее перфекционизм. Теперь она даже могла посмеяться над несовершенством окружающего мира, включая себя.
Отношения с остальными членами семьи представляли собой задачу, над решением которой еще предстояло потрудиться. Я никогда не чувствовала себя в безопасности рядом с кем-то из них. Поэтому я закрылась и почти не общалась с ними. Какое-то время я надеялась преодолеть пропасть, разделяющую нас с сестрой, но мои усилия так ни к чему и не привели. Много лет спустя я поняла, как безнадежна была эта затея с самого начала. Визжа в телефонную трубку и пересыпая свой крик проклятиями в мой адрес, она сообщила мне то, о чем я давно подозревала.
— Ты в нашей семье никто, — кричала она, вонзая в меня слова, как кинжалы. — Ты всех бросила и уехала. Ты никогда не была членом нашей семьи.
Меня всегда поражала способность собак прощать. Когда мы с Аттикусом расстались с Робом, прошло шесть лет, прежде чем пес увидел его снова. Шесть лет для собаки — это почти полжизни. Тем не менее, когда Роб с женой и детьми появился у нас на пороге, пес со счастливым щенячьим визгом начал прыгать вокруг, радуясь виду и запаху старого друга. Подобно Аргусу, псу Одиссея, который узнал своего хозяина после многолетней разлуки, Аттикус не только не забыл Роба, но и немедленно простил ему столь долгое отсутствие.