Воздух вокруг нас стал густым, хоть ложкой ешь. Наэлектризованным. Потрескивающим от исходящего напряжения.
Меня колотит и трясёт, но уже не от боли. Не от унижения, из-за которого я минуту назад сгорала. Мне становится стыдно за неожиданно появившееся внутри желание. И эта смесь чувств чертовски отрезвляет. Рождает новую волну ненависти. К нему. И в придачу к себе.
Вопрос риторический. Он обращён не ко мне. Ко Всевышнему. Словно я для него наказание. Несомненно, за грехи.
И если потребуется, я превращу его жизнь в ад за то, как он поступает со мной.
— Там таких больше нет, — шлёпаю губами, потому что из-за его усилий они сложились в гармошку.
Сабуров стряхивает меня со своих колен, как крошки хлеба после обеда. Я падаю на пол, путаясь в колготках и трусах. Но почему-то не испытываю ни смущения, ни стыдливости из-за этой нелепой позы.
Смотрю на него. Ратмир, как никогда, похож на огромного бурого медведя, которого разбудили в период зимней спячки. Вырвали из привычного места обитания. Растревожили.
Только сейчас наблюдаю бугор на его брюках. Он возбуждён. Ему понравилось меня пороть?
— Убирайся отсюда, — звучит приказ.
А сам кладёт локти на колени и взирает на меня как на букашку под своими ногами. Зло. Раздражённо. Словно он сам не ожидал к чему приведут розги.
И привычное внешнее спокойствие трескается, как разбитое зеркало. Облупливается, спадает к чертям.
Я вижу его. Теперь вижу. Он едва способен совладать с собой. Ощущение, что ещё одна секунда моего промедления — и набросится на меня. Распотрошит и ничего после себя не оставит.
Бежала от него так, будто за мной черти гнались. Как и подозревала, за дверью сторожила Мадина. Она отскочила от двери, но я даже не обернулась на неё. Её мотивы мне ясны и понятны.
А вот его…
Патимат не оказалось в кухне. Не хотелось бы, чтобы она застала меня в подобном виде. В зеркало не заглядывала, но подозреваю, что я похожа на девушку после порки.
Вышла на улицу через дверь кухни. Мороз охладил влажные щёки. Вдохнула глубоко в лёгкие воздух и сползла по стене на корточки. Коленки подрагивали и совсем не держали. В таком состоянии даже в общагу возвращаться опасно.
Охота было опустить штаны и сесть красной, как у гамадрила, задницей на снег. От него бы тут же пошёл пар.
По щекам продолжали течь слёзы. И я не могла их остановить. Обида, злость и затухающее желание рвали на куски. Слишком противоречивые, полярные эмоции.
— Эй, ты чего ревёшь?