Я выхватил из его рук телефон и поспешил заблокировать её второй номер.
— Она не станет больше тебе звонить, — внезапно сказал Володя. — Вчера ты ей всё доходчиво объяснил.
Он посмотрел прямо мне в глаза, и сердце ухнуло в пятки. Почему-то меня кольнуло чувство страха. Володя мялся, словно хотел сказать что-то ещё. И я отчаянно хотел это услышать.
Я хотел знать, что она в порядке. Что она не ушиблась слишком сильно при падении. Что она любит меня.
Но он продолжал смотреть, а я не решился задавать вопросов.
Зато я нашёл ответы на другие свои вопросы. Чуть позже, когда проспался и открыл новостную ленту. Если Машкина книга была хоть и ужасной, но правдивой до зубовного скрежета, сам я отличился по полной. Во всех источниках красовались мои фото со вчерашнего вечера: вот я выхватываю дольку лайма, зажатую между грудей Кэт, вот — слизываю соль с губ её подруги, вот — танцую стриптиз на столе с этими полуголыми девчонками. Чем больше я видел, тем больше меня воротило от самого себя. И ещё больше — от осознания, что Машка сейчас где-то сидела и так же смотрела на эти фото.
После этого дня Володя отдалился от меня, а я не мог найти объяснений его поведению. Он был моим братом, знал меня лучше всех, не мог же он винить меня в желании забыть девушку, причинившую мне такую боль? Даже несмотря на путь, который я избрал, разве мог он винить меня? Или я уже совсем перестал понимать, что происходило в моей жизни?
ОНА
Быть откровенной с людьми стало абсолютно не моей фишкой. Я боялась откровенничать даже с собой. Казалось, стоило мне произнести это хотя бы мысленно, и я умру от горя. Поэтому я не думала и не говорила об этом.
Мне тяжело далось восстановление. Мой организм отказывался работать, и я лежала под капельницами несколько недель. Я снова не ела и не пила — все питательные вещества поступали в мою кровь напрямую через катетер в руке, не спала — меня кололи успокоительными.
Я лежала в одиночной палате и не знала, как сумею собрать свою жизнь в цельную картинку в ближайшее время. И смогу ли вообще. Но шло время, и я выжила. Психолог приходил ко мне трижды в неделю. Володя приходил ко мне каждый день. Арсений навещал меня раз в два-три дня. Тамара Фёдоровна забегала чуть ли не каждый час. Только эти люди знали правду и не давили на меня.
В середине апреля я смогла впервые выйти на улицу. Мои ноги не слушались, отёкшие от капельниц. Володя обхватил мои плечи и вёл по дорожке сквера на территории клиники.
— Хочу домой, — прошептала я. — Сил нет больше здесь находиться.
— Тебя выпишут, как только ты начнёшь есть, — усмехнулся он.