Скорые помощники в болезнях : О святых старцах, подвижниках благочестия и духовниках XIX–XX веков (Рожнева (сост.)) - страница 15


«Скорее, скорее, завтра ее надо везти в больницу»

Монахиня Мария (Тимофеева), духовная дочь старца и регент правого хора в храме на Маросейке, где служил отец Алексий, рассказывала: «Как-то во время всенощной что-то со мной случилось: не хочу, не могу молиться, хочу домой. Во время шестопсалмия или кафизм попросила батюшку выйти ко мне из алтаря. Говорю: “Батюшка, я не хочу молиться, не хочу петь, мне все это надоело. Хочу домой”. Батюшка выслушал меня и сказал: “Беги скорей домой и ляг в постель, отдохни, а я после всенощной к тебе приду”.

Пришла домой, легла, и будто я куда-то провалилась, ничего больше не помню. Пришел батюшка, погладил по голове и спрашивает: “Манюшка, а как ты себя чувствуешь?” Я точно проснулась от его слов и ласки, говорю: “Очень хорошо”. — “Измерьте температуру”, — сказал батюшка. Оказалось 40,3 °C. Слышу батюшкины слова точно во сне: “Скорее, скорее, завтра ее надо везти в больницу”. У меня оказался тиф. Так наш дорогой батюшка видел все».


«Ну вот и все, вся операция»

У регента храма на Маросейке монахини Марии (Тимофеевой) случилась беда — пропал голос. Позднее она рассказывала о своем чудесном исцелении так: «Пропал у меня совсем голос: ни петь, ни говорить не могла. Очень была обеспокоена этим. Врач сказала, что продолжительное время придется не только оставить пение, но запрещается и разговаривать. “Дело серьезное, — сказала она мне. — Я сама поговорю с батюшкой о вас, чтобы он освободил вас от этого послушания”. <…>

Зовет меня батюшка и говорит: “Посмотри на меня, Манюшка”. — “Батюшка, боюсь на вас смотреть: из ваших глаз сыплются бриллианты, и я не могу выдержать этого света”. — “Не бойся, посмотри”, — ласково проговорил он и взял меня за подбородок. Я взглянула и заплакала. “Батюшка, что же вы весь в свете-то, — крикнула я, — весь сияете!” — “Да нет, это я так хорошо умылся, а потому и светлый стал”. — “Да нет, батюшка, я вижу на вас сияние”. — “Ну, а ты молчи и никому не сказывай. Ишь ты, ведь все заметит! Ну, открой-ка мне свой ротик-то”, — ласково проговорил он, поднявши мой подбородок. Я открыла рот, но глаза закрыла, боялась на него взглянуть.

И вдруг я почувствовала батюшкины уста около своих уст, он дунул мне в рот, сказав: “Во имя Отца и Сына и Святаго Духа исцеляется раба Божия девица Мария”. А потом ручками потер мое горло, как бы прощупывая что-то, твердо вдавливая свои пальцы, крестил, а затем помазал маслом и сказал: “Ну вот и все, вся операция. И пой, и прославляй Господа. Только никому ничего не сказывай, не болтай, молчи…” <…>