В России же под влиянием Вагнера, конечно, оказался его главный русский друг Александр Серов (1820—1871), хотя в его операх много всего намешано. Но вот еще один русский композитор, чьи оперы «Юдифь», «Рогнеда», «Вражья сила» вообще сегодня не идут в наших театрах. Хотя тут есть и популярная ныне тема христианизации Руси, и сцены купеческого быта, и вечно востребованный ориентализм.
Но что говорить про Серова, когда мы видим, как исчезают из репертуара оперы Николая Римского-Корсакова (1844—1908). Казалось бы, сегодня, когда патриотизм и новое славянофильство в моде, именно творчество этого блестящего композитора, получившего военную подготовку, плававшего по морям, но сумевшего не только стать автором пятнадцати опер, но и написать учебник по музыкальной гармонии и «Основы оркестровки», должно быть в цене. Но мы видим иную картину.
Две трети опер Римского-Корсакова – это сказки и народные притчи, в которых отражен природный круговорот наших предков: «Ночь перед Рождеством», «Снегурочка», «Майская ночь», «Млада». Но сегодня из театра в театр как раз кочует одно название – «Царская невеста», драма человеческих страстей на фоне исторической эпохи Ивана Грозного. Что удивительно, когда композитор выводит на сцену самого ужасного царя в «Псковитянке», ему не так здорово удается передать настоящий накал борьбы человека за жизнь и любовь.
Как все военные, Римский-Корсаков был четок и аккуратен, ему не нравилась та пылкая чувственность, что кипела в операх Чайковского. Он не понимал, как Чайковский мог приносить в жертву тексту гармонию, а Чайковский это делает часто в той же «Пиковой даме». Римский-Корсаков никогда не мог себе этого позволить, может быть, поэтому его оперы немного сухие, немного скучные, немного затянутые. Чайковскому не надо было доказывать, что он композитор, а Римский-Корсаков каждой страницей партитуры доказывал свое право быть им. И учить других, ведь учениками его были Лядов, Глазунов, Черепнин, Аренский, Стравинский, Прокофьев и даже Отторино Респиги.
Он взвалил на себя невиданную ношу стать проводником идей «Могучей кучки», огораживая русскую музыку вечной народностью и традиционной литургичностью. Он не сомневался в том, что делает благое дело, когда переписывал и дописывал оперы за Мусоргским и Бородиным, после чего их было не отличить от его собственных опер.
К началу XX века он уже настолько впитал вагнеровские приемы, что незаметно для самого себя написал главную русскую оперу, которую тут же окрестили «русским „Парсифалем“». «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» – вот опера, которая отражает русский менталитет едва ли не целиком. Тут и жертвенный путь чистой девы, и всепрощение, и поиск пути в небесный град Иерусалим через преданность вере и стране.