Секунданты барона настаивали на поединке до смерти. Что подразумевало под собой перезарядку оружия. Но братья воспротивились этому. Если тот кого они представляют столь уж кровожаден, то ему следует почаще упражняться в стрельбе, чтобы не промахиваться.
Измайлов вскинул пистолет. Мелькнула было дурная мысль выстрелить мимо. Но она тут же улетучилась. Ни о каком благородстве тут не может быть и речи. Этот бретер сейчас просто дерется за деньги. Сиречь, он наемный убийца. И пошел он… А на перерождение и пошел.
Борис прицелился и плавно потянул спуск. Выстрел. Выметнувшееся из ствола облачко на секунду заволокло обзор. А в следующую он уже наблюдал как его противник рухнул на землю как подрубленный. Отчего-то подумалось, что раненые так не падают. О чем поспешил сообщить склонившийся над ним доктор.
Измайлов посмотрел в сторону сидевшей в автомобиле Фелисии да Мота. Девушка обмахивалась веером, при этом не сводя с Бориса испепеляющего взгляда. Ох-ох-ошенки. Да кто тебе сказал, что на этом все закончилось-то. Может из-за угла она никого и не подошлет. Но уж точно не успокоится. Впрочем… Ходи теперь оглядывайся. Или прибей эту суку первым.
Н-да. А вот не решил он пока, как быть. Хотя мысль о ее устранении ему абсурдной не показалась. Она ничем не лучше тех же Стужи и Просвиры. Только и того, что носит юбку. Кстати, стреляет она на загляденье. Видел он, что вытворяла эта красавица на улице ночного города.
— Дело сделано, Боря, — произнес подошедший Петр.
Выдернул из земли свой палаш. Отер лезвие пучком травы. Критически осмотрел, удовлетворенно кивнул и вогнал в ножны.
— Ты куда? В гостиницу?
— Нет. Сначала в трактир, позавтракаю, а то есть охота, спасу нет. А потом в усадьбу к боярину. Нужно дорабатывать портрет Марии Платоновны и вчера взялся писать Георгия Ивановича.
— Понятно, — посмотрев на него долгим взглядом произнес старший из братьев. Тогда поехали, чего тут торчать. Они и сами с усами.
* * *
Господи. Какие же они жалкие. Елизавета Петровна смотрел на забившихся в угол и подвывающих двоих молодых людей. Ничего человеческого в них уже не осталось. Один только животный ужас перед предстоящими страданиями. Сколько раз они умирали? Риторический вопрос. Она знает это совершенно точно. Семьдесят восемь. Каждый десятый день она спускается в этот подвал и всаживает этим ублюдкам по пуле в живот. И всякий раз смерть для них превращается в адовы мучения.
При последнем посещении ей показалось, что рассудок их не выдержал. Да, они страшатся. Но уже не осознают за что им эти мучения. И вот сегодня она в этом лишний раз убедилась. Рука привычно вскинула бульдог. Палец дважды нажал на спусковой крючок. В стенах этого каземата выстрелы вышли особенно гулкими, ударив по ушам плетью. Несчастные замерли с простреленными головами.