Дерил, наконец, освободил мои губы, но только для того, чтоб прохрипеть, бешено глядя мне в глаза:
— Никаких больше черномазых и косоглазых чтоб рядом с тобой не видел, а то руки им, нахер, поотрываю!
— Отпусти, тварь! — Я говорила так же тихо, практически касаясь его губ своими губами, дернулась пару раз, пытаясь высвободиться, и, к своему ужасу, ощущая, что моему телу очень нравится такое положение. Под ним.
Что меня трясет.
То ли от страха, то ли от ярости. То ли от возбуждения. Я до сих пор не понимаю, чего мне больше хотелось в тот момент: ударить его, или поцеловать.
Дерил лишил меня возможности определиться, опять поцеловав.
Так же грубо и жестко, но уже по-другому. Не сумбурно, просто закрывая мне рот, а со знанием дела, не торопясь, явно для себя уже определив, что он будет со мной дальше делать.
Я опять попыталась вывернуться, застонала от бессилия, ощутив, как низ живота горит, как мокреет в промежности, как прогибается поясница, притираясь к нему теснее.
Это было ужасно, это было практически насилие! Но это так возбуждало!
Господь милосердный, как много я, оказывается, о себе не знала!
Не сказать, что я невинная овечка, у меня были отношения, у меня были парни. И я думала, что много чего знаю и умею в сексе. И что вполне определилась в своих предпочтениях. Но Диксон мне показал, что я вообще, абсолютно себя не знала!
Не знала, что могу так реагировать на грубость, на жесткость, что могу так, с готовностью подчиняться.
Он ведь вообще не был нежен! Он не спрашивал, хорошо мне или плохо, больно ли мне, удобно ли…
Он просто брал меня так, как ему хотелось! Он рывком перевернул меня на живот, дернул джинсы, в момент сняв их с ног и отбросив в сторону, одним движением поставил так, как ему надо, прижал к себе, навалился, сжал горло, жарко дыша, провел языком от шеи до скулы.
Я только выгибалась послушно, лихорадочно загребая траву в горсти, сходя с ума от того, что он вытворял, забыв, что можно крикнуть, позвать на помощь… Да и не хотела я звать на помощь. Я хотела, чтоб он продолжал.
И теперь я могу признаться, что, если б Диксон в тот момент решил остановиться. Я бы его убила.
Хорошо, что подобные глупости даже не приходили ему в голову. Сомневаюсь, что Дерил в тот момент вообще мог связно мыслить. Я вот точно не могла.
Особенно когда почувствовала его в себе. Это было одновременно ожидаемо. И неожиданно. И очень горячо. И остро. И больно. И сладко. И вообще не могу описать, как. Просто слов таких не знаю. Нет таких слов.
И сейчас, вспоминая случившееся, я чувствую, как щеки мои заливает краска стыда, а низ живота опять ноет. И проклятый организм дает понять, что хочет еще, что не насытился. И я ловлю себя на мысли, что не могу вспомнить в точности, что он со мной делал эти несколько часов. И в то же время понимаю, что ни одной секунды не забыла.