— Или как. Не дружу я с ним.
Кит не поверил.
— Да брось! Вас в столовой все видели. Или, — тут он хитро улыбнулся и подмигнул, — ты намекаешь, что у вас все серьезно?
Что-о-о у нас? Мне захотелось стукнуть мерзкого прилипалу Торвина его же сумкой. Или нет, лучше чем-нибудь потяжелее. Я даже заозиралась, выискивая подходящий тяжелый тупой предмет. Увы, ничего подобного в пределах досягаемости не нашла. Разве что стулом долбануть, эх.
— У — нас — ни-че-го — нет, — выговорила четко, раздельно, по слогам, словно неразумному малышу.
Кит расплылся в совсем уж идиотской ухмылке.
— Понял-понял, не дурак.
Да? А я уже сомневаться начала.
— Понял? Отлично!
— Ага! Вы не хотите, что бы все узнали, да? Боитесь, что донесут сенатору Девону?
Ну вот, а ещё утверждал, что не дурак! Я вздохнула.
— Ничего мы не боимся.
— Ага!
— Потому что бояться нечего, ясно?
Дальнейшие объяснения прервало появление лектора, высокого худощавого блондина с лицом, в котором проскальзывало почти неуловимое сходство с лошадиной мордой. Да еще и двигался профессор резко, угловато. Я уже мысленно записала его в малоприятные люди, но тут он заговорил, и голос у него оказался мягким, обволакивающим. Бархатистым — вот как принято называть такой тембр.
— Итак, дамы и господа, прошу вас отложить ваши, несомненно, очень важные дела и сосредоточиться на лекции. Прикладная лингвистика — предмет чрезвычайно увлекательный, можете мне поверить. Уж я-то в этом разбираюсь.
Аудитория замерла, уставилась на него влюбленными глазами. Я и сама поймала себя на том, что ловлю каждое слово, затаив дыхание. Несмотря на несколько нелепый внешний вид, профессор умел приковывать к себе всеобщее внимание и завораживать слушателей.
До самого конца лекции никто не осмелился ни перебить рассказчика, ни скрипнуть стулом, ни уронить что-либо из вещей. Только звонок остановил профессора. С извиняющейся улыбкой он развел руками.
— Увлекся, дамы и господа. Простите. Что же, до встречи… когда там по расписанию? Ага, через два дня. Всего вам доброго.
И он сошел с кафедры и направился к выходу. Мелькнула в дверях черная мантия, и профессор скрылся в коридоре.
— Декан Николс его недолюбливает, — прямо мне в ухо прошептала Лорна. — Это все из-за соперничества факультетов, конечно. МакНамот — декан Янтарных. Но все студенты считают, что профессор — душка. Даже наши.
Не стоит и переспрашивать, кого она подразумевает под нашими. Малахитовых, само собой.
— У МакНамота нет любимчиков, — чуть громче продолжала соседка. — Ему все равно, из какой семьи студент, как и ректору.