Потом провалился в темноту, резко и безвозвратно. Дальше ни хрена не помню, и как именно очутился здесь, тоже. И хотя чувствую под собой кровать, в которую меня вряд ли бы положил Шамиль, не пытаюсь даже заговорить, или позвать кого-то. Сначала нужно хотя бы попытаться понять, где именно я нахожусь. Это ложь, что те, кто испытывает страх — трусы. Потому что те, кто ничего не боится просто глупцы. Страх помогает нам выжить, из-за него мы становимся более сильными, осторожными, и внимательными. Мой страх заставлял меня молчать. Время шло медленно, чертовски медленно для того, кто не может пошевелить и пальцем, только веки всё так же поднимались, оглядывая вокруг темноту. Было бы даже точнее сказать, что я не ощущал время, не понимал сколько уже прошло, и через несколько часов, или минут, всё же смог пошевелить пальцем, потом несколькими, а затем и всей ладонью. Ровно за секунду до того, как дверь открылась. Легкие шаги скользнули по полу, и остановились очень близко от меня. Кто-то стоял рядом, и я почти не сомневался в том, что это была женщина. Легкий цветочный запах исходил от неё, а позже и послышался тихий голос. Нежный, мягкий, но при этом наполненный горечью так сильно, что стало не по себе. Она что-то шептала себе под нос так тихо, что слов разобрать я не мог. Слышалось, что она что-то делает возле меня, раскрывает какие-то упаковки, а затем снова затихла. Так близко, что был уверен, стоит протянуть руку и я смогу до неё дотронуться. Она стояла рядом достаточно долго. Затем звучно выругалась, от чего стало даже смешно, потому что таким ангельски нежным голосом не могут говорить такие крепкие словечки. Отошла на несколько шагов, затем снова вернулась, но лишь для того, чтобы уйти. Я захватил её запястье прежде, чем успел подумать о правильности этого действия.
— Кто ты? — Она утробно всхлипнула, промолчала несколько секунд, а затем ещё более тонким напуганным голосом ответила.
— Элена. Меня зовут Элена. Я ваша сиделка. — Сиделка?! Какого хрена здесь происходит?! Сжимал её запястье, чувствуя, как сила уходит из пальцев, но отпускать её не хотелось. Кожа настолько мягкая, словно бархат. Хотелось провести большим пальцем по вене, заглаживая испуг. Снова открыл глаза, погружаясь в привычную темноту.
— А почему я ни хрена не вижу, Элена?
* * *
Дальше какая-то чушь про следствия ранения, на вопрос «где я?» отвечает, что я в доме Чужого. И вроде голос у неё напуганный, а всё равно через мягкость слышится сталь и желчь. Что, девочка? Не нравится ухаживать за инвалидом? Звонит кому-то, называет меня по имени, говорит, что я очнулся, а я хочу встать. Мне до чёрта не нравится лежать в этой койке, с едва слушающимися конечностями. Пытаюсь подняться с кровати, и вроде бы даже получается, но в следующее мгновение снова всё тело отказывает, а я как бесформенный мешок падаю на пол. Не обращаю внимания на боль, которая чувствуется слишком остро, хоть и привык к ней давно, снова пытаюсь подняться, и эта Элена начинает помогать. А меня это злит, так, что неосознанно хватаю её за горло, давлю на неё, огрызаюсь, но отпускаю. Я никогда не видел эту девушку, но в голове почему-то рисуется надменное личико, со сморщенным носом бедной студенточки, которую приставили к калеке. На хрен мне не нужна её жалость, или что там её сподвигло на колени упасть передо мной. Слышал же, как ушиблась, и тихонько зашипела от боли. Сам поднимусь. Мне сейчас только бы убедиться, что я у Чужого, и узнать, чем всё на острове закончилось.