Молодые ребята из его группы, отследив как-то его утренние разминки, начали тоже таскаться, набиваясь в напарники.
И даже вечный его соперник в еженедельных вечерних развлечениях с мертвецами, Диксон, уж на что ленивый сукин сын, тоже периодически подваливал. Правда, не для того, чтоб позаниматься, а чисто поржать.
Вот и в этот раз он сидел на скамейке, неторопливо и со вкусом покуривая, причем явно не табак (и это с утра-то пораньше! и где только берет, ganado?), и, прищурившись, отпускал комментарии в адрес его бойцов. Ну, и его своим вниманием не обходил, само собой.
Цезарю на приятеля — соперника было плевать, на завтрашнем вечернем шоу он его раскатает, припомнив все сегодняшние слова.
Гораздо больше внимание привлекала противоположная часть стадиона.
Там, в стороне ото всех, выполняла свою обычную утреннюю разминку новая жительница их города.
Она плавно скользила, и складывалось ощущение, будто ее ноги не касаются земли. Руки с тонкой острой катаной летали так, что дреды, которые она всегда во время занятий завязывала в пучок, опаздывали, завершая маневр, и хлеща хозяйку по длинной шее, щекам, попадая в пухлые губы.
Женщина встряхивала головой, убирая мешающие ей волосы со вспотевшей кожи, и Мартинезу в этот момент дико хотелось ухватить ее за эти длинные дреды, дернуть на себя, так, чтоб выгнулась, как кошка, в его руках, и провести языком по мокрой от пота спине, облизывая позвонки на шее, почувствовать соль и тонкую ноту мускуса, которую он очень остро ощущал, когда она, закончив разминку, проходила мимо, не удостаивая его даже взглядом.
Хищная, надменная сука.
Она никогда, никогда не оборачивалась на его приветствие, на его слова восхищения, которые он поначалу, свято веря в свою неотразимость, говорил ей вслед. То, что безотказно работало с другими женщинами, с ней не прокатывало.
Диксон, правда, уверял, что она лесбиянка. И Мартинез тоже к этому склонялся, потому что, ну не может баба быть настолько к нему равнодушной! Ну не было такого ни разу!
Да и то, что она появилась в городе с подружкой, симпатичной блондинкой, наводило на размышления.
Хотя подружка быстро утешилась в постели Губернатора, а вот эта garfio(кошка. исп.) так и гуляла сама по себе. По городу, по стенам, даже за стенами. Спрашивала, почему нельзя уйти. Смотрела с недоверием и холодом в красивых темных глазах.
Короче, чуйка у нее была невероятная.
Босс поручил Цезарю приглядывать за черной подружкой своей новой женщины. И Мартинез с удовольствием подчинился.
И приглядывал.
И пригляделся в итоге.