Тогда Лен сказал себе, что нужно подумать.
Он ходил, слушал и смотрел. За ним следили – он чувствовал, но было не до того.
В толпе, которая собралась, чтобы поглазеть на присягу дворян и чародейских орденов и задарма угоститься на пиршестве, чего только не обсуждали.
Но по большей части им было все равно – их жизнь никак не менялась от того, будет там где-то сидеть девчонка в короне или нет.
Были такие, что горячо одобряли – мол, как по заведенному порядку должно быть, – и надеялись, что вдруг все станет лучше. Были такие как Лен, которые считали, что последний король своим безумием все отравил и уничтожил, и возвращать это не нужно. Даже опасно.
Но вернуться к своему высокому (как сейчас уже думал Лен, глупому) решению всячески преградить путь отравленному королевскому семени, он не мог. Просто потому, что больше не было той ярости, страха и ненависти. Он ненавидел их род, но эта королева была слишком мелкой и незначительной для таких чувств.
Лен даже слышал, как над ней смеялись. Без магии, марионетка Совета, бесполезная кукла. «Нашли бы кого попредставительнее, что ли», – презрительно сказала одна из торговок сластями, которые сновали в празднующей толпе. «Мож вырастет еще, попышнее будет», – захохотала ее товарка.
Лен отошел от них.
«А ведь я такой же, как она. Разница разве что в том, что я старше был, когда я ушел из неназываемых земель… и магии уже обучаться начал. А она уже никогда ничего не сможет, но мы оба с ней такие посмешища, без настоящей власти и силы».
Когда приезжали старики из Университета для проверки королевы, Лен подходил к ним, и один профессор осмотрел его.
– Ты никогда не будешь тем, кем мог стать, если бы не забрасывал учебу, – сказал старик в красных одеждах. – Поразительное пренебрежение, молодой человек. Но кое-что наверстать можешь. Твой отец вносил залог за вас с братьями, так что ты можешь прослушать несколько фундаментальных курсов, год-два.
Эту девчонку и не спрашивали – просто унесли в другой мир, и теперь она пустое место даже для торговок сластями, которые наверняка умели и хозяйственные чары наводить, и огонь звать, и ветер заклинать.
Когда Ри ушла со своего помоста, Лен нечаянно наткнулся на Орели. Чародейка была сияюще прекрасна, празднично одета и крепко разобижена. В одной руке она держала кулек с пышными масляными шариками пончиков, в другой – круглую коричневую конфету на палочке, сердито бранилась под нос и поочередно откусывала, то от одного, то от другого.
– А! Странный парень! – с набитым ртом сказала она. – Тоже небось не танцуешь? Ты ведь такой же зануда, как Флам, да?