Я стоял в сторонке и смотрел, как рыжие локоны тиби мечутся от одноклассника к однокласснику и чего-то ждал… Она не подвела меня, моя девочка.
— Марк, — с визгом восторга, она понеслась ко мне, расставив руки и влетела прямо в мои объятия.
Вот чего я ждал. Обнял ее, поднял и покружил немножко. Я мог бы и множко, но тогда я не отвечал бы за свои порывы. Вот честно, вы когда- нибудь держали в руках предмет своего обожания, который ни сном, ни духом о ваших чувствах? Нет? Попробуйте. Это казнь какая-то есетинская.
Она крепко обнимала меня за шею и прижималась всем своим изумительным телом. Я почувствовал все, и грудь и живот и бедра и даже ноги. Сейчас в моих руках было то, чего я так желал. А я так…покружил немножко и отпустил.
— Марк, поздравляю тебя! Максимально отлично, это же чистая победа! — она пищала от радости за меня?
Ощущение было новым и… я не мог объяснить себе каким именно. Меня воспитывали в эмоциональной строгости. Я никогда не видел подобного проявления радости за меня ни от кого. Это задело меня сильно, но я постарался не показать своих горячих чувств. Динь смотрела на меня и, клянусь, все понимала, потому что в ее глазах я увидел тепло и совсем не унизительное сочувствие. Если бы это была не она, я бы рассердился. Но, моя тиби смотрела ПРАВИЛЬНО. Так я понял разницу между жалостью и сочувствием.
Динь смотрела на меня такими глазами, которых я еще никогда не видел. Если бы не толпа одноклассников, я бы плюнул на всё и Динь была бы уже прижата к стене, а я… Я разумно не стал додумывать.
— Ты голодный? — вот этот ее вопрос, вкупе с очуменно- нежным взглядом, добил меня окончательно.
Не припомню, чтобы кто-то задавал мне такой вопрос. Если только в самом нежном возрасте. В поместье отца меня просто пригласили бы к столу. Вышколенный лакей занялся бы своими прямыми обязанностями и менял тарелки под моим носом. И его вряд ли интересовало бы, голоден я или нет. Отец не морочился подобными мелочами, открыв мне траст баснословно огромного размера (правда, он для начала убедился, не прокучу ли я его) и считал вопрос закрытым, поскольку такой большой и самостоятельный мальчик как я, в состоянии купить себе обед. Были, конечно, девочки из Сордида Локо, но в понятие «голоден», они вкладывали совсем другой смысл, имея в виду голод сексуальный. Поскольку, в моей холостяцкой берлоге еды отродясь не было, я заказывал еду из ресторанов, и конечно по телефону при заказе меня как-то не спрашивали, голоден или нет. Генрих, мать его, Штраубэ, мой окаянный друг, всегда говорил так.