– Иди сюда, – протягивает мне руку Ингвар, и я, ни секундочки не сомневаясь, поднимаюсь со своего ложа и вкладываю в нее ладонь. А, спустя секунду, оказываюсь за могучей спиной предводителя викингов.
– Слушайте все! – громким голосом начинает Ингвар, привлекая к себе всеобщее внимание. – Наш заморыш оказался совсем не заморышем, а девушкой!
Осторожно выглядываю из-за плеча своего защитника и вижу удивленные, возмущенные и заинтересованные лица варваров. У некоторых даже разливается румянец во всю щеку, как у Хакана, например. Не иначе, как он жалеет, что тогда врезал мне по лицу.
– А я-то думаю, что же он тщедушный такой, – ворчит Магнус. – Дунь – и загнется.
– От твоего "дунь", – хмыкает Ове, – И добрый мужик загнется. Тебе и секиру в руки брать не нужно.
Громогласный хохот немного разряжает обстановку, а когда он стихает, слово снова берет Ингвар.
– Эта рабыня отныне под моей защитой и принадлежит исключительно мне. Это всем ясно? – твердо заявляет варвар и демонстративно обнимает меня за плечи. У меня от изумления глаза становятся огромными, как золотой шиллинг, и я, опешив, даже не пытаюсь скинуть его длань с моей руки, а когда прихожу в себя, становится поздно. Викинг отстраняется и, мягко подтолкнув меня к остальным пленным, поворачивается к Ове, который уже занял свое место возле кормила.
– Гвен? – глаза Ульриха такие же огромные, как и у меня, остальные отводят взгляд, а Джед еще и сокрушенно шмыгает носом.
– Ульрих, я не знаю, что он… что он со мной сделает. Но, скорее всего, мою судьбу уже решили, – сдавленно шепчу я, не решаясь вслух сказать то, что всем и так понятно.
Зубы против воли начинают выбивать дробь. Я догадываюсь, что таким способом мужчина от меня отвадил посягательства других воинов на корабле, но быть его наложницей тоже не хочу, хоть и понимаю, что из двух зол выбирают меньшее, а в моем случае меньшее, в том числе и по количеству. И лучше принадлежать ярлу, чем простому воину, и одному-единственному, а не, Дагда упаси, всем сразу. Только умом-то я это осознаю, а душа разрывается от страха и тоски. Раньше я просто не позволяла себе раскисать, не позволяла думать о плохом. У меня была цель, была надежда, теперь ее нет.
Я всегда мечтала о такой любви, как у моих родителей. Несмотря на то, что они уже около двадцати лет женаты, их чувства до сих пор сильны. Бывало, мы с братом ревновали их, даже сердились и обижались, чувствуя себя иногда лишними. Казалось, мама и папа понимают друг дружку с полуслова, полувздоха, полувзгляда, и никто им, кроме друг друга не нужен.