В десять вечера я обязан был садиться в воротах и пропускать только жильцов дома, а если проходил кто-то чужой, то должен был узнать, к кому тот идет. Иногда мне перепадало две-три копейки «на чай». Если молодой человек шел с девушкой, то, бывало, получал и гривенник.
Каждое утро я обязан был отдавать пятьдесят копеек городовому, причем независимо от того, сколько получил «на чай», а так как иногда чаевые были значительно меньше пятидесяти копеек, то приходилось добавлять деньги из своей зарплаты, которая составляла семь рублей в месяц.
Когда совершилась Февральская революция, улицы Питера преобразились. Люди шли со знаменами, транспарантами, пели:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам не нужно златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог.
Я стал бегать на митинги, слушать ораторов. Многое из того, что они говорили, было мне хорошо понятно, сам видел, как бедно живет рабочий люд в Питере, хотя трудится с утра до ночи. Видел, в каких шикарных домах живут баре. На митингах говорили о том, что пора окончить грабительскую войну, а землю раздать крестьянам.
К этому времени я стал все чаще получать письма из дома. Меня просили вернуться, так как отец еще был на войне и хозяйство полностью развалилось. Если не накосим сена, писали мне, пропадем вовсе.
Летом 1917 года мне пришлось вернуться в деревню, а через некоторое время возвратился с фронта отец, раненый и совсем больной. Он рассказал, что в Питере совершилась Октябрьская революция и теперь у власти будут рабочие и крестьяне, а помещичью землю отберут и разделят. И действительно, вскоре помещичья земля у нас в деревне была поделена между крестьянами. В апреле 1918 года в деревню приехал Арсений Алексеевич. Он рассказал нам о тяжелом положении, которое сложилось после Октябрьской революции, о том, что буржуазия с помощью иностранных держав пытается задушить революцию и вернуть помещикам землю, а капиталистам заводы.
Арсений Алексеевич сказал:
— Я приехал сюда, чтобы набрать добровольцев для защиты Советской власти. Нам надо отобрать человек тридцать…
Добровольцы нашлись сразу же, и даже больше, чем было нужно. Разве хотелось кому-нибудь отдавать обратно помещику землю и потерять надежду на хорошую жизнь, которую должны были построить рабочие и крестьяне под руководством своего, народного правительства?
Я, конечно, тоже решил записаться. Для этого встал пораньше утром и вместе со всеми отправился на призывной пункт, который находился в Славской волости Кашинского уезда Тверской губернии.
Писарь, который регистрировал добровольцев, спросил у меня: