А люди тебя не раскусят? Будут ли уважать? Ведь, и ты сама за них себя не уважаешь. Логично? А ты просто бравируешь этими чертами. Как-то кривляешься, кичишься, когда говоришь, что никого не любишь. Видимо, даже ненавистны (всё твоё поведение относительно хотя бы меня) все те, которые тебя любят, которые, давая тебе советы, искренне, желают тебе только добра. Неужели, действительно, тебя уважают всякие Кошлевы и разные дипломированные таланты, уважают тебя ради тебя, а не ради того, что ты для них сделала? Ох, как много ты для них сделала! Как не превозносить тебя! Но сделай ты что-нибудь неугодное им, хотя бы ты была тысячу раз права, тайно повернут колесо влево.
Мне кажется, что даже у тебя какая-то опустошенность, несмотря на такие, ещё почти юные годы!
Иногда мне кажется, что ты права, когда говоришь, что ты не любишь никого из родных, но мне думается, что вообще ты никого не любила и уже не можешь полюбить – в этом я вижу твою «опустошенность» души. То, что ты принимала за любовь (я говорю про мужчин), просто являлось потребностью любви, простой чувствительностью и только. Ида, жутко это! Искалечила ты свою душу!
Но ты ещё так молода, так не глупа, что можешь осознать себя. Укрепить волю, и направить себя по правильному пути.
Я часто Боре привожу следующий афоризм индийской мудрости: – «Не давай советы глупцу, добрый совет только разозлит его».
Но я повторяю, что не считаю тебя ограниченной, и, возможно, наши общие, такие единые советы будут приняты с тем добродушием, которое было свойственно тебе когда-то…
Много, много ещё хотелось бы сказать, но для чего? Послушай радио, кино, книги, – всё не идёт в разрез с тем, о чём я только что беседовала с тобой: такая развалина, и с такой цветущей, многообещающей юностью!
Может быть, я не увижу «другой» тебя, но я глубоко верю, что всё наносное, всё мещанское соскользнёт с тебя, и ты, как бабочка из куколки, вылетишь «новой».
Целую тебя.
Бабуся.
Письмо на ТЭЦ – 22, в общежитие Степановой И. В. из Шатуры от Степановой Мариамны Алониевны.
Хочется думать, что ты устроишь и на этот раз общую судьбу нашей семьи, уже в 4-ый раз.
Разорви это письмо. Не досадуй на меня: больше писать не буду…
Наконец, папа решил, что пора бабусю и Бориса забирать в Дзержинку, где уже, хоть и в общежитии, но уже обосновались – он сам и я.
Посёлок Дзержинского в то время был маленьким городком, на краю которого, в сторону леса, располагалась очень старая деревня – Гремячево.
Деревня располагалась на горе. Её улочки протянулись – одна к лесу, вверх, а вторая – вдоль основной дороги. По ней ходили автобусы, тоже до леса, только правее. Там «наверху», был пятачок, на котором автобус разворачивался и ехал обратно. Летом, в лес, на знаменитые песчаные карьеры, люди приезжали даже из Москвы. Они доезжали до этой конечной остановки, и потом пешком шли через лес к воде и песку.