– Было дело, – пробормотала Ася, опустив глаза.
– И ты ей ничего не говорила про Еся?
– Знаешь, милый, – она грустно улыбнулась, – я бы лучше п-под машину бросилась, чем такую похабщину рассказывать…
– Зато про другое всякое рассказывала?
Она подняла голову, и я увидел, что ее глаза блестят озорными огоньками:
– Вы, мужики, как только засунете в честную девушку свою п-пипиську, так сразу бежите всем друзьям хвастаться… А нам нельзя, что ли?!.
Я только восхищенно покрутил головой.
Позже, накормленный порошками и уложенный в кровать, я лежал и, отгоняя навязчивую дремоту, бездумно смотрел, как Ася листает купленный свеженький журнал. Просто читает, примостившись в уголке дивана и зарыв голые ступни в одеяло – словно была не чудом сбежавшей от смерти призрачной принцессой, которую вчера чуть не сдуло ветром несчастий обратно в небытие, а обычной девушкой, отдыхающей после обеда. Она не замечала, что я подглядываю, и то и дело, забавно морща нос, ощупывала шишку на лбу. Я видел, как неловко приходится ей при этом придерживать страницы на коленях своим трогательным обрубком, и думал: вот она, твоя женщина. Пусть избитая, искалеченная, потерянная вне времени и жизни, но твоя, окончательно и бесповоротно, и другой уже не будет. Ты рад? Разве есть разница, если рада она?
Я вдруг почувствовал стыд за то, что донимал Асю неудобными вопросами и, из последних сил борясь с накатывающим сном, принялся сбивчиво объяснять ей, как все замечательно у нас будет. Я говорил, или бредил, убеждая ее и себя в том, что все чудеса происходят с нами на самом деле. Все будет хорошо, горячо бормотал я то ли вслух, то ли про себя; теперь мы вместе… и я сделаю тебя самой счастливой на свете, как обещал… у нас будет всё, у нас уже есть всё… и я тебя люблю, очень, очень, очень люблю, наконец-то ты рядом, и теперь так будет всегда. Всегда. И точка.