Тут запись прервалась. Но это был еще не конец: я не успел даже что-либо сообразить по поводу увиденного, как меня окунули в новое зрелище, еще более пугающее и неприятное.
Вторая часть немого фильма разворачивалась уже при дневном свете. Я видел комнату – вот эту самую комнату, в которой находился сейчас, видел диван, Асю, стоящую на коленях… и страшилище, распластавшееся черным наростом в углу и бездвижно наблюдающее за происходящим. Теперь его можно было разглядеть в полный рост: голову наглухо закрывает сплошной, даже без прорезей для глаз, куколь; балахон, обросший редкими волосами, как шкура ободранной собаки, украшен бумажными цветами и колокольчиками, вместо ног – две тонких палки, таких высоких, что чудовище стоит чуть согнувшись, чтобы втиснуться в тесные габариты хрущевской комнатушки. Сам я тоже присутствовал в кадре – сидящий на диване. Снимали откуда-то сзади и из-под потолка, так что видна была только моя макушка, но понятно, что это я – слишком уж была знакома и близка была мне эта сцена. Ася, замершая у моих ног, мерно двигала головой, а в такт ее кивкам еле видно дрожал острый кончик капюшона черного урода в углу…
Не в силах больше наблюдать за этой неестественной жутью, я судорожно забил по всем возможным кнопкам в телефоне и отшвырнул его в сторону.
– Ася!!! – отчаянно заорал я, но голос дал осечку, и из горла вырвался лишь сдавленный писк.
– Ася! – позвал я снова, кое-как прокашлявшись, но она снова не слышала из-за шума своего дурацкого душа, и тут мой взгляд, панически мечущийся по комнате, уткнулся в угол, и я остолбенел от ужаса.
В углу, ровно на том самом месте, где и должен быть, сгустился непроницаемо темный, огромный силуэт. Он неподвижно нависал надо мной, над всей комнатой, и даже, казалось, уже дрожал в нетерпении, готовясь начать свою безумную пляску. Невероятным усилием загнав в глотку рвущийся вопль, я боком свалился на пол и там нащупал спасительный выключатель торшера. По глазам резанул свет.
Это был халат, чертов китайский халат, который вчера подарила мне Ася. Он мирно висел на том самом гвозде, где я сам его оставил, и, казалось, благодушно посмеивался над таким хрупким, истерзанным первобытными страхами человеческим разумом. Я с трудом перевел дух и тоже хихикнул. Потом, неожиданно для себя самого, забрался на диван и осмотрел потолок. Так и есть: в побеленном углу, прямо над подушкой, виднелись грубо замазанные, едва подсохшие дырки от шурупов. Я поковырял их пальцем, и спустился вниз, не зная, что и думать. Ясно было одно: кто-то (может, я сам?) настойчиво пытается выбить меня из колеи.