– Нет-нет, я не об этом… Ты имеешь в виду, что год провела в больнице после той аварии? Ну, когда тебя… э-э-э…
– Да нет, что ты, – язвительно ответила она, – после того, как грипп п-подхватила. Конечно, после той, как ты выразился, ва… варии!
– Ася, – осторожно сказал я, – но это было десять лет назад. Не год, а десять.
– Не смешно!
– Тебе сейчас сколько лет?
– Уже забыл, что ли?..
– Ну скажи, пожалуйста.
– Двадцать шесть. Будет.
– Нет, Ася, – с жалостью сказал я. – Тебе тридцать шесть. Будет. Только не сейчас, а весной.
Вообще я уже сам не знал, во что верить. Не выглядела она на столько, хоть режьте меня. Да, она изменилась. Глаза и губы чуть тронуты косметикой, которой раньше не было принципиально. Волосы выглядели более темными, рыжеватыми, и подстрижены были до лопаток, а не до пояса, как раньше. Черты лица несколько заострились, в них стало меньше детской мягкости, но вряд ли это было следствием возраста – скорее, перенесенных страданий. Но я должен был признать, что передо мной все та же двадцатипятилетняя девчонка, а не женщина на середине четвертого десятка. Не зная, что сказать, я достал телефон и молча продемонстрировал Асе дату.
– Все равно, всё ты врешь! – нервно возразила она. – Я пока лежала, т-телевизор смотрела, радио слушала… Я бы заметила, если бы столько времени прошло, а так – ничего не изменилось.
– Ну хочешь, выйди в коридор, спроси кого-нибудь, если мне не веришь…
– Ага! – воскликнула тут она. – Значит, ты за целых десять лет не смог время выбрать, чтобы меня н-найти и навестить?
– Так это… – я замялся. – Асенька, ты же… умерла. Некого было навещать. Мы тебя похоронили.
– Кого ты там похоронил, если вот она я, перед т-тобой?!.
Я не нашелся, что на это ответить. Молча подошел к ней, с опаской взял за культю, почему-то воображая, что могу причинить ей боль, и стал привязывать на место ремешки протеза. На этот раз она не сопротивлялась.
– Это что у т-тебя? – она ткнула пальцем в царапины на запястьях.
– Так, – промямлил я. – Кошка подрала.
– Молодец… Кошку завел, а мне котенка не разрешал… Типа шерсть, грязь, да, милый?..
– Кхм, – окончательно смутился я. – А у тебя это почему?
– Это-то? – она отняла у меня искалеченную руку, которая, впрочем, уже выглядела вполне прилично. – А то ты не знаешь. Повреждения были… очень серьезные. Это ты еще остального н-не видел.
Я пропыхтел что-то сочувственно-невразумительное, но она поняла это по-своему:
– Теперь совсем не за что меня любить, да?.. – презрительно сказала она.
Это был неожиданный поворот. А чего, собственно, я ждал? У нее, судя по всему, глубокая амнезия, или что-то в этом роде. Непонятно, почему она так молодо выглядит (заморозили ее, что ли?) но в ее памяти не было всего того, что произошло со мной за эти годы. Она не знала, что я женат, что живу в новом доме, что у меня другая работа и другие заботы; она считала, что я – тот же самый, что и тогда, только почему-то растолстевший. Она не могла знать, что я сейчас – настолько другой человек, что не имею права быть тем, тогдашним человеком. Пусть она была обижена на меня и, может быть, даже ненавидела, но для нее было совершенно естественным попытаться вернуться к той привычной жизни, которой она жила до трагедии – а это значит, к жизни со мной.