Сам же Никита, как бы внимателен он ни был к собственной совести, не мог окончательно согласиться со столь категоричным и, смел он считать, жестким мнением. Она стоит на позиции матери и это вполне естественно. Но ведь она многого, многого не знает! Девочка сама не понимает, что, будучи уверенной в истинности своих умозаключений, очень даже заблуждается! Ей следовало бы во всем разобраться, прежде чем выносить приговоры.
Но в то же время Никита ясно понимал, что бросать вызов раненому может только самый подлый человек. И пока что он играл в смирение, именно играл.
– Ты, наверное, думаешь, что я бросил вас.
– А как это еще объяснить? – Встрепенулась Вера.
– Я бы мог объяснить иначе, – произнес он сдержанно.
– Правда? И как? – Глаза ее сузились.
Никита поерзал на стуле, шумно вдыхая воздух и осторожно выдыхая, дабы не затушить огонь свечи.
Где-то вдали послышался рокот грома.
Когда Никита понял, что минута его молчания затянулась, то ответил уклончиво:
– На то были свои причины.
– И какие же? – Допытывала Вера, чувствуя, что час отмщения, которого она так долго ждала, настал. Никита загнан в угол, и, словно только что оперившийся птенец, не мог покинуть своего заточения в виду своей слабости.
– Катя, – вздохнул он опять, – взрослые люди часто расстаются по причинам, непонятным детям, ведь…
– Так а я и не ребенок, – отрезала она сухо. – Что ж, ты обещал объяснить, так потрудись.
Казалось, что нужные слова уже вертелись на языке Никиты, но он почему-то отпирался от них.
– Кать, я бы не хотел говорить об этом сейчас, мне кажется, это не очень подходящее время…
Она понимала, что он имеет в виду не эту самую ночь и не этот самый момент.
– Нет! Нельзя найти времени более подходящего, чем сейчас.
– Но…
– Говори же. Или тебе, на самом-то деле, нечего сказать и ты пытался переменить мой настрой? Как это низко, это низко!
– Хорошо, – сорвался он, ударив ладонью по столу, тем самым осаждая возбужденную Веру, – я скажу тебе правду, но, Бог видел, я держался! Твоя мать, Катя, потеряла рассудок в одночасье, и более терпеть ее выходок я не мог. Ну, как тебе такая правда? А ведь она единственная.
Вера, будто ударенная по лицу, сидела понуро. Рот ее все еще был приоткрытым, так как готовился к продолжительному спору, но теперь в этом не было нужды. В разговоре как таковом теперь уж не было нужды. Ни в чем не было нужды…
Никита высказался, и стоит отдать ему справедливость – Вера сама подвигла его на это.
К счастью, Никита не отдался порыву полностью, а потому молчал, считая, что и так зашел слишком далеко. Ему казалось, что своей речью он оскорбил память о Вере, хотя на самом деле лишь желал усмирить Катю (и слегка ей досадить).