А потом шар Примы начинает тускнеть.
– Может, так и нужно, – подбадривает ее Бо.
Но Приме так не кажется.
Когда он гаснет совсем, то становится черным и тяжелым.
– Прима… Ты теперь исчезнешь? – плачет Бо. И Прима не отвечает. Она и сама очень боится.
Безвременье становится серым. Теперь это комната, здесь всюду неровности и острые углы. Они будто внутри огромного камня. Бо стучит по стенам, вслушивается в глухие раскаты эха. Прима постоянно чувствует себя сонной и сидит в углу, перекатывая тяжелый шар из одной руки в другую. Ей кажется, что-то в нем умерло. И от этого очень печально.
Бо не находит выход. Точнее, не успевает. Однажды она опять засыпает и начинает дрожать. Прима подползает к ней и привычно греет, успокаивает. Но та не просыпается. Прима впервые тихо плачет, стыдливо растирая слезы по лицу. Будто кто-то может ее увидеть.
Бо просыпается, когда Прима уже этого не ждет.
– Я устала, – говорит та едва слышно. – Я больше не выдержу.
Она плачет. Прима старается успокаивающе улыбнуться.
– Потерпи, Бо, – просит она. – Мы выберемся.
– Мы выберемся, – кивает та. – Но нам не по пути.
Прима не понимает. Но и спросить ничего не успевает. Бо вдруг вскидывает голову и кричит. Эхо издевательски повторяет ее болезненные крики. Бо бледнеет, как сначала кажется Приме. Но затем она понимает, что та становится прозрачнее.
– Не уходи, – Прима падает рядом с ней на колени. – Не оставляй меня тут!
– Прости, – вымученно улыбается та. – Я правда больше не могу.
Прима теперь плачет, схватив Бо за руку. А та вдруг отдает ей свою сферу, в отличие от хозяйки, яркую и полную жизни.
– Возьми. Тебе нужнее, – говорит Бо. – Надеюсь, тебе нравятся эму? Мне вот нравятся.
Она исчезает. В последний момент Прима тянется за ней, но лишь падает на ухабистую каменную поверхность. Она прижимает сферу к груди, дрожа всем телом. Прима засыпает.
***
Я просыпаюсь в кабинете кафедры. Слезы льются, но я не пытаюсь их остановить. Как я могла забыть?
– Бо, – всхлипываю я. – Нет, мне не нравятся дурацкие эму!
Эму подбегает ко мне, глупо прыгая на своих куриных ногах. Я глажу ее по взъерошенной, смешной голове с выпученными глазами. Она удивляется, потому что до сих пор я ни разу не прикасалась к ней.
– Прости, – шепчу.
И эму, словно все понимая, кладет голову мне на колени. Должно быть, знает, что я наконец-то вспомнила.
– Пойдем домой, – ласково говорю я.