Сквозь шум теплохода был слышен тихий шелест воды. Словно отрез бордового шелка, натянутый от кормы до набережной, вода нежно струилась следом, сдвигаясь в складки. В ней отражались высотки, мерцающие голубыми, розовыми и зелеными огнями.
Принесли шампанское и… назовем это закуской к шампанскому, потому что это было много понемногу. Кристина за пять минут навернула все из своей тарелки и умильно посмотрела на Виктора.
– Вот это аппетит, – похлопал глазами кавалер.
Кристина смутилась и покраснела.
– Ну вкусно же невероятно!
– Я рад, – искренне улыбнулся Виктор и дотронулся до кончика ее носа.
Играла тихая музыка, теплоход с мерным гулом раздвигал волны. А волны пенились, взлетали вверх, оседая взвесью холодных капель на коже пассажиров. Лампы-огоньки опутывали палубу, неярким светом освещая лица людей, звенели бокалы, слышалась тихая речь, порой на иностранном языке.
За соседним столиком сидела пара, он, взяв ее за руку, тихим голосом, мерным, как движение теплохода, читал ей стихи.
La lune de ses mains distraites
A laissé choir, du haut de l'air,
Son grand éventail à paillettes
Sur le bleu tapis de la mer.
– Ты знаешь французский? – шепотом спросила у Виктора Кристина.
Он кивнул и, наклонившись к ее уху, перевел:
– Луна отвлеклась и уронила вниз на голубой ковер моря россыпь блесток.
Pour le ravoir elle se penche
Et tend son beau bras argenté,
Mais l'éventail fuit sa main blanche,
Par le flot qui passe emporté.
– Наклонилась, потянулась прекрасной серебряной рукой, но волны уже унесли их.
Au gouffre amer, pour te le rendre,
Lune, j'irais bien me jeter,
Si tu voulais du ciel descendre,
Au ciel si je pouvais monter!
Француз умолк, его спутница смотрела на него, сияющими от слез глазами.
– Я бы достал их Вам, Луна, если бы вы спустились ко мне, или если бы я мог подняться к Вам.
Виктор замолчал, Кристина молчала тоже, катая золотые искорки в бокале. Наконец она спросила:
– Ты любишь стихи?
– Странный вопрос, – усмехнулся Виктор.
– Почему же?
– Это все равно что спрашивать, люблю ли я смотреть фильмы… или читать книги. Конечно да. Смотря какие.
– И какие? Пушкина?
– Слишком банально любить Пушкина, – спрятал улыбку за бокалом Виктор.
– Ничего себе! – возмутилась Кристина.
– Боюсь мне чересчур много читали его в детстве. Так, что он для меня что-то само собой разумеющееся. Как… овсяная каша. Не могу сказать люблю я его или нет. Но есть поэты, которых я люблю больше.
– Как мороженое?
Виктор засмеялся.
– Как мороженое.
– И кто же у нас мороженое?
Виктор пожал плечами.
– Разные. Сложно сказать. Снег, укутавший меня, был подобен… Накахара Тюя… Вчера достал том Уитмена, американца, на английском. Мне про него сказали, удивительно точно, что его стихи широки как Америка. И они действительно широки. Бескрайние строки, звон торжества. Красиво.