Если бы существовала пластинка номер восемь, то она бы звучала так:
– «Наркотики давали мне блаженство, но они же сбрасывали меня в самую глубокую яму. После райских видений возвращаться в реальный мир было подобно пытке. И однажды я решил остаться в том мире навсегда. Но вместо привычного блаженства, баюкающего меня, я увидел там то, после чего люди либо кончают с собой, либо возвращаются к жизни. И я вернулся. В реальный мир. В Россию.
Из солнечной загорелой изящной Франции я вернулся в морозную, слякотную, пьющую Россию. И она спасла меня.
Я летел над миллиардами гектаров леса, покрывающего склоны и ущелья, окутанные туманом. И мое сердце словно распахивалось, словно сбрасывало с себя оковы сдержанности, и что-то дикое, необузданное просыпалось во мне. Первобытный зверь взвыл во мне, почувствовав сырой запах родной земли.
Мне больше не нужны были наркотики, но я был нужен им. Мне было все хуже и хуже, что с ними, что без них. Зверь во мне хотел свободы, но человек резонно спрашивал – зачем?
И однажды в самом темном и жарком уголке ада, я встретил свою Беатриче. Ту, что взяла меня за руку и вывела к свету. Это была Кристина, нашедшая меня на ступеньках своего подъезда в луже блевотины и крови.
И я влюбился, без памяти. Не так как прежде. Я влюбился настолько сильно, что нашел в себе мужество оставить ее, прежде чем эта любовь закончится и разобьет ей сердце.»
– Дурак! – сам себе сказал Виктор и потянулся к кальяну. – Даже в мечтах ты дурак.
Возможно ли быть счастливым? Нет.
Возможно ли вообще существовать в этом мире?
Он крепко затянулся и почувствовал горький привкус на кончике языка.
– Что вы сказали? – раздался бархатистый голос.
– Ничего особенного, – ответил Виктор, поворачивая голову к вопрошающему. Он раздвинул деревянные бусы, чтобы лучше увидеть лежащего на соседней кушетке мужчину. Вместе с тем Виктор почувствовал, как наркотик начинает действовать, изгибая реальность в угоду ему.
Незнакомец лежал, запрокинув голову так, что золотые кудри падали на красную потрепанную обивку и закинув руку на лоб. Из темного провала рта куда-то вверх упархивала тонкая струйка белого дыма. Длинный пузырящийся сосуд рядом переливался серебром в узкой полоске света из потолочного светильника. Виктор не видел глаз, на них падала тень от руки, но эта тень делала лицо незнакомца необычным, таинственным, словно нечеловеческим.
Все вокруг плыло в разноцветном сверкающем тумане, этот блеск чуть колыхался, словно солнечные блики над водой. Комната кружилась, накладываясь одна на другую, или это уже комнаты кружились, их было много… Он смотрел на золотые завитки, лежащие на багровом бархате, и на секунду ему показалось, что это поверженный ангел лежит в луже крови.