Павел Александрович сидел за столом у себя в кабинете; утром жар спал, и он теперь разбирал скопившуюся почту, периодически обтирая потеющий лоб. Увидев сына, он изрядно обрадовался, рот его растянулся в лёгкой улыбке, а густые усы немного дёрнулись.
– Володя! – по-детски радостно сказал он и после уж молчал и слушал всё, что Владимир жадно и страстно рассказывал ему, а когда молодой князь закончил, он встал и безмолвно обнял сына, Владимиру показалось было, что он прослезился, однако, когда князь отдалился, на лице его не было и следа сентиментальности. – Ты честный человек, сын мой, я горжусь тем, что являюсь отцом твоим. А теперь иди, поезжай к Александре и проведи последние дни свободы с любимым человеком.
Князь, конечно, послушал отца и попрощавшись заспешил уйти. Выходя из особняка, Владимир прошёл мимо матери, не глядя на неё, не заметив даже, закутавшись в собственные думы, а княгиня Палей не остановила его и не окликнула, только посмотрела несколько горделиво и обиженно в след, подёрнула плечами и скрылась в тени холодной шёлковой портьеры, и никому не было известно, что одна беспокойная и трепетная слёзка спустилась по щеке её и скрылась, упавши на ласковый бархат княжеского платья. Отчего вдруг хладнокровная и так хорошо владеющая собою Ольга Валерьяновна, отчего эта спокойная женщина теперь растрогалась? Она ведь ещё и не знала, что скоро потеряет и мужа, и сына; неужели чуткое материнское сердце её почувствовало приближение смуты? Возможно, однако Владимир не знал об этом, не знал, как безутешна была она после анонса Павла Александровича, он не знал этого, и теперь ехал просто по пустынной дороге и свозь пыль и боль глядел на блестящее весеннее солнце, и думал, как же он всё-таки расскажет Александре о своей ссылке.
Подходя медленно к двери, Владимир всё сжимал в руке подписанную им бумагу, будто она могла помочь ему объясниться, будто бы она поможет Александре понять и пережить, но он знал, что всё бесполезно, что только он сам может найти должное решение.
Этим солнечным весенним утром всё преобразилось в Чёрных прудах: дом казался светлее и чище, сад, не опомнившийся, не отошедший ещё от зимы и холода, казался живым, так легко и спокойно дышащим, что птицы прилетали сюда, садились на оголённые и ветхие ветви деревьев и кустарничков и начинали свою трепещущую в воздухе, радостную песню. Умиротворение природное не могло, конечно, не передаться жителям Чёрных прудов, которые с самого утра занимались самой воодушевляющей для каждого работой. Надежда Ивановна решила провести весь день в церкви, насладиться спокойным и непорочным общением с Господом; Прасковья Дмитриевна бегала да хлопотала по дому, преображая его, обновляя, подготавливая к весёлой весне. Александра с самого утра пела, какое-то странное внутреннее чувство побудило её вновь запеть, почувствовать вновь эту внутреннюю свободу и некоторую актёрскую гордость и стать. Сейчас княжна пела романс Рахманинова «Я жду тебя». Её высокий густой, но при этом трепетный и мягкий голос звонко разлетался по всему особняку, весёлыми, светлыми воспоминаниями и мечтами отдаваясь в уставших головах живущих в имении людей.