Когда я встаю, упыря уже и след простыл. Хромаю к лестнице на стадион, где видела его в последний раз, но там его уже нет: отсюда в две стороны расходятся парковые дорожки, которые, в свою очередь, рассыпаются на кучи других. Для того, чтобы оббежать их, понадобится оставшаяся часть дня. Из упрямства я скатываюсь вниз и хромаю наугад, выискивая маленькую голову на огромном теле, но везде стандартные физиономии на стандартных шеях, фиксирующие на мне стандартные гляделки, и ни один из них не складывает губы в нестандартной улыбке и не гладит выпирающий живот.
– У вас кровь, – говорит один стандартный прохожий.
Да, у меня разодрано колено.
– Я тут за знакомым бежала. Вы не видели его случайно? Он такой высокий, в рубашке такой белой, клетчатой. И очень высокий. Не видели?
Он с сомнением качает головой.
– Неа, таких не видел.
– Ясно, спасибо. Что ж, буду его дальше искать.
– Может, помочь?
Этот парень хочет мне понравиться. Он один, явно пришел сюда с кем-нибудь познакомиться. Мне не нужны стандартные прохожие, мне нужен мой упырь, я купила его за четыре часа, я требую его здесь и сейчас. Я сама его съем.
Какого хрена здесь столько ступеней? Это зона отдыха или площадка для спортсменов? Как нормальному человеку здесь гулять, если один только спуск до стадиона и нижней смотровой площадки занимает десять минут? Скамейки можно было расположить в правильной последовательности, не раскидывать их как попало. И увеличить их количество в два раза. Утроить. И ввести ограничение по времени. Не сидеть на одной скамейке больше двух минут. Чтобы и у других была возможность примостить на них свои зады. Бесит. Можно подумать, некоторые приобрели абонемент на сидение. Клеток не видно. Блондинка в белых шортах и черной майке преграждаем мне пусть своей палкой для этих чертовых селфи. Я так и вижу, как вырываю эту штуку из ее рук и опускаю на ее затылок. Потом еще раз. И еще. Вид собственной крови вызывает во мне возбуждение.
Я выжимаю со скамейки парочку, достаю лейкопластырь, леплю на рану. Больно. Очень больно. Кровь пропитала тонкую ткань светлых брюк, съела белый обработанный антибактерицидным раствором квадрат, съежилась и затвердела. Дома будет очень больно отдирать брюки от кожи. Я наклоняюсь так, что волосы занавешивают все лицо, и реву. Плакать тихо не получается, поэтому рыдаю в голос. Помощь больше никто не предлагает, сквозь свисающие космы замечаю, как меня обходят стороной. Это дает мне дополнительный стимул пожалеть несчастную себя и продлевает мой концерт еще на пару лишних минут.