– С баррикад. Вы знаете…
– А давай на ты. Мы же почти ровесники? – она ловко лепила из бесформенного куска остроносую мордочку лисы. Кира улыбнулся. Отлично, контакт налаживается.
– Ты знаешь, что происходит на соседней улице? На Варшавском шоссе?
– Да нет. Я туда не хожу.
– А куда ты ходишь?
– В «Копеечку». Я там продукты покупаю и работаю. И в военкомат иногда, на осмотр. Только у меня сколиоз, я негодна.
Она вылепила тело, ловко, сосредоточенно и абсолютно спокойно работая при чужом человеке. Лепя! Создавая! Когда в стране творится такое!
– Ксюша, ты смотришь новости?
– Нет. Зачем? Там всё какое-то злое.
– А с людьми общаешься?
– Вот, сейчас с тобой, – улыбнулась она, – А так, мне не очень интересно.
У лисы появились лапки – девушка осторожно соединяла их куском глины, проверяя, стоит ли фигурка.
– То есть, ты не знаешь, что там война? – заключил Кира.
– Ой! – Ксюша даже лапку уронила, – Где? Почему?!
– Там, на улицах, против таких, как мы с тобой. Ты не могла не слышать, что вот это всё, – он обвёл рукой выставку самодельных статуэток, – запретили. А они ведь такие красивые…
– Спасибо! – Ксюша засияла, – Я раньше из продавала, а теперь нельзя…
– Вот!
– Но мне и зарплаты моей хватает.
Если бы Кире предложили чай, он бы им подавился.
– Хочешь помочь? – беспечно предложила Ксюша, протягивая ему глину, – это полимерка, из неё очень просто лепить. Берёшь, катаешь…
– Ксюша, я там сражаюсь за таких, как мы, за меня, за тебя!
– Зачем? Мне и так хорошо. Не хочешь? Ладно… – она снова забрала всю глину себе. Она будто не слышала! Она будто не понимала!
– Что значит – зачем? А жить как?
– Так хорошо же живём. На улице теперь делать нельзя, но можно же дома, потихоньку. Никто ничего против не скажет.
– Но нас запрещают!
– Но мы же есть. Вот ты. Вот я. Мы никуда не делись. А если идти и драться, так ведь и убить могут. У меня так папа в сорок пятом умер. А дедушка в двадцать девятом. Чем больше кричишь, тем больше получаешь. Раньше нас вообще не трогали…
В тишине Кира посидел у неё некоторое время, помог разложить новые фигурки на противень, и, глядя на умиротворенно занимающуюся любимым делом Ксюшу, думал о том, как это вообще возможно. Как они там сражаются за их общую свободу, а кому-то и так хорошо? Разве так бывает, разве так… можно? Кира не мог этого понять, не понимал, как они получились такими разными. Кира вот спокойно сидеть не мог. И даже не в Пегасе дело.
А на улице его повязал патруль, вызванный-таки той взбаламученной тёткой из тринадцатой квартиры. Потому что такие, как они, не могут, в отличие от Ксюши, сидеть спокойно, когда где-то творится несправедливость.