– Заходим мы, а она там лежит вся в крови, – доносился с улицы радостный гогот, – и он над ней стоит со сраным перочинным ножичком, ты прикинь?! Зарезал суку, как свинью!
– Охренеть. Я-то думал, размазня… еп. Я б не смог.
– Ты же уже стрелялся?
– Это другое!
Правда, другое. Одно дело в битве, издалека, почти не видя лица врага, следуя приказу и стадному животному желанию выжить. Другое – человека, который не отбивается даже, который лично тебе зла не желал, не напал… они убили Лекса, Юлю, многих других хороших ребят, но «они» – понятие расплывчатое, а Кире пришлось убить конкретного человека. Он смог убедить себя в необходимости этого, но это неправильно! И хорошо бы всем это понимать!
– Кира! – звук пронёсся с одно конца коридора к другому, и юноша сжался. Он хотел бы спрятаться среди стеллажей, но пока будет пытаться, что-нибудь себе сломает, споткнувшись о «Войну и мир». Или о Солженицына, вон, валяется…
– Кира, мать твою, – Пегас заглянул в библиотеку. Выглядел он, будто это минимум уже пятое место, куда он так заглядывает, – Хрена ли ты всё время пропадаешь?
– Прости, – Кира опустил взгляд. Есенин. Марии понравилось бы, наверное, она всё время читает в эфире стихи…
– Страдаешь?
– Что?
– Мучаешься, да? Вижу, измучился весь. Исстрадался.
Кира подавил в себе желание послать его. Он не хочет и не имеет права грубить Пегасу. В прошлый раз он подвёл лидера, не наоборот. Если бы не их безрассудный идиотский план, хороший, рассудительный вождь всех бы спас. Просто чуть позже. Без геройств. Без жертв.
– Вижу, ещё сильнее застрадал.
– Перестань, пожалуйста.
Пегас переступил порог, прошёл вглубь, встал посреди руин того, что раньше считалось бесценным достоянием, а теперь ничего не стоило. Хмыкнул. Чихнул.
– Нда. Вот стараешься ты, силы, мысли с чувствами вкладываешь, целую жизнь на это тратишь… а они потом, суки, через пару сотен лет тебя бросают с такими же неудачниками.
– Но они ведь не узнают, что с ними так поступили, – тихо заметил Кира.
– Я знаю. Мне от этого хреново, – он сел на подоконник, прислонившись затылком к стеклу. Кира подвинулся бы ближе. Очень бы хотел, – За всех писателей, художников… да просто за всех творцов. Не зря же человечество создавать научилось. Не для того, чтобы это потом в пустоту уходило.
Он вздохнул, и Кире захотелось извиниться. За жестоких людей, не умеющих ценить прекрасное, за истерику, за, выходку, за то, что они сбежали, не дождавшись, за то, что он такой глупый и… и… убийца.
– Ты ещё заплачь.
Кира опустил взгляд, делая вид, что читает. Щас. Не будет он…